В последние дни его мучал вопрос, где же все-таки находятся те деньги, из-за которых он чуть не погиб. В доме их быть попросту не могло, поскольку его перерыли бандиты, да и сами они в детстве изучили каждый его закоулок. Но кабинет Филина был под запретом, видимо, не только из-за сейфа с проходом в подвал с оружием. Наверняка там есть какие-то зацепки, которые сможет понять только он. Ведь только ему Филин доверял, только ему показал свой арсенал. Если они найдут деньги, то больше не придется ютиться в бетонных стенах и спать на холодном полу. Если они найдут деньги, то смогут позволить себе сбежать из этого города и жить так, как когда-то хотели. Только бы найти эти деньги и все проблемы решаться сами собой.
— Я соберу оставшиеся теплые вещи, чтобы к осени меньше таскать. И спать, чтобы было не так проблемно.
Соловушка тяжело вздохнула и вошла в дом. На самом входе половицы были пропитаны кровью, что уже невозможно вывести полностью. Это была кровь мужчины, которого убил Скворец. Его тело чудесным образом пропало, когда они вернулись в первый раз, и осталось лишь кровяное пятно, что не давало забыть все происходящее в этом доме. Эту тайну Дрозд сохранил, как и то, что Филин тренировал Скворца. Он соврал Соловушке, что не знает, откуда кровь на входе и вероятно, бандиты устроили потасовку между собой за то, что упустили Скворца. Это звучало так глупо, что Скворец до сих пор сходил с ума от того, что Соловушка поверила. Или сделала вид, что поверила.
— Смотри, что нашла! — Соловушка вышла из спальни, держа в руках гитару, на которой часто играл Филин.
Только Скворец обернулся, чтобы взглянуть на Соловушку, как в горле встал ком. Он сам воздвиг Филина на пьедестал идола, а теперь сам же пожинает плоды этого влечения стать таким же. Его сердце сжималось до боли в ребрах от того, что он один переживал эту горечь утраты. Дрозд и Соловушка сконцентрировали внимание не на боли от потери родителя, не на жажде мести обидчикам, а на желании выжить и держаться вместе.
— Давно я не слышал, как
— Хочешь, я для тебя сыграю? — Соловушка медленно подошла к Скворцу. — Я немного умею.
— Ту, которую я впервые услышал в твоем исполнении, — Скворец наклонил голову набок. — Про город, что под небом голубым.
Соловушка села на кресло, что не осталось без внимания взломщиков, и было выпотрошено. Золотистую гитару она опустила на колена и начала перебирать струны. Скворец отметил, что манера игры у нее с Филином была одинаковой. Струны переливались мелодией, а Соловушка пела в тон этим звучаниям. Она прикрыла глаза, благодаря чему Скворец мог вдоволь налюбоваться ей.
Вся эта ложь, что придумал Дрозд, доставляла не меньший дискомфорт, чем отсутствие глаза. Раньше он чувствовал с Соловушкой единение и душевную близость, а теперь между ними встала стена лжи, которую воздвиг Дрозд. Иногда ему казалось, что Дрозд выдумал эту ложь не ради Соловушки, не ради их безопасности, а всего лишь ради самого себя. Соловушка была совсем ребенком, когда их мать жестоко убили, и маловероятно, что она помнит хоть что-то. Но Дрозд все помнил в мельчайших подробностях. Он решил надеть себе розовые очки, где стекла насквозь пропитаны ложью, чтобы самому не принимать жестокую реальность, где они снова в опасности. Но страхи Дрозда не должны оказывать влияние на них. Они не должны сказываться на их взаимоотношениях с Соловушкой.
— Соловушка, — едва слышно позвал Скворец. — Мне нужно тебе кое-что сказать.
Она остановилась играть и улыбнулась Скворцу также легко и безмятежно, как и всегда. И возможно, если бы Скворец посмотрел на нее чуть дольше, то поменял бы свое решение. Соловушка была чиста и невинна, как самая невозможная мечта. Она оставалась тем оставшимся светом, которого Скворцу недоставало с той самой ночи, как его пытали. Но тьма начинала переполнять его, и если бы он не отдал часть своей тьмы Соловушке, то сошел бы с ума.
— Что такое?
Смотря вот так на нее, кода между вами лежит лишь старая гитара, было невозможно. Скворец не мог оторваться от голубых глаз, что стали еще ярче из-за солнца, играющего лучами за стеклом. Она приоткрыла рот, чтобы сказать что-то еще, но так ничего и не сказала, потому что губы Скворца тут же впились в ее собственные. Рука, что еще совсем недавно перебирала струны на гитаре, зависла в воздухе, а вторая мягко опустилась в темные волосы Скворца. Он отстранился и посмотрел на Соловушку.
— Я могу нас защитить, — его голос звучал с хрипотцой, а глаза были опущены в пол.
— О чем ты?
— Ты мне веришь? — Скворец нахмурился и поджал губы.