Птичий суд

– Может быть, принесете еще бутылочку, Аллис?

Я мигом поднялась, освободившись от всех мыслей.

– Красного?

Он кивнул.

«Красного, красного», – думала я, спускаясь в подвал, немного пошатываясь на лестнице. Целые полки с бутылками вдоль всех стен. Мне пришло в голову, что это настоящее вино, но я в нем не разбираюсь. Каждый раз я выбирала бутылку случайным образом. Странно, что он никогда не давал мне инструкций о том, что именно мне нужно взять отсюда. Я расстегнула одну пуговицу на блузке и вернулась наверх.

– Хорошо, что вы так же любите вино, как и я, – сказал он, взяв у меня бутылку.

– Я люблю не вино, я люблю алкоголь, – ответила я.

Он издал короткий смешок и наполнил бокалы. Вот почему мне нравилось быть пьяной: можно так легко, на раз, стать альтернативой самой себе. Я подняла бокал к Багге. Он не выглядел удивленным, просто поднял свой бокал навстречу, быстро взглянул на меня и поднес его к губам. Все вместе мы образовывали почти идеальный равносторонний треугольник. Он за короткой стороной стола, я за длинной, и бутылка на столе перед нами. Обычно я ничего не имею против тишины, но сейчас я чувствовала почти отчаяние. В голове моей проносились груды предложений, которые так хотелось ему сказать, но это было невозможно. Как же мне хотелось немножко его заинтересовать, чтобы он захотел узнать обо мне побольше, он ведь почти ничего не знал о том, кто я такая. Почему он так себя ведет? За окном стемнело, но дождь прекратился. Дрова в камине догорали, и я встала положить еще большое полено. Садясь обратно на стул, я потеряла равновесие и оперлась на него. Он среагировал и обнял меня за плечи. Я издала слишком громкий и резкий смешок, и он выпустил меня. Я стояла перед ним.

– Извините меня.

– Думаю, вам уже хватит, – сказал он сухо.

Я села.

– Нет, это не из-за этого, я просто потеряла равновесие. Я выдержу еще немного.

– Уверены?

– Абсолютно уверена.

Я все еще чувствовала его руки на своих плечах, сильная хватка, почти болезненная. Я сделала большой глоток, чтобы показать, что я еще много могу выпить.

– Какой долгий день, – сказала я, чтобы нарушить тишину.

– Да. Вы устали?

– Нет, совсем нет. А вы?

– Нет.

Как по мне, так мы могли бы не спать всю ночь. Я хотела услышать от Багге, что я ему нравлюсь. Что он рад, что я здесь. Я хотела спросить, не считает ли он меня мучением в доме, только чтобы он сказал обратное, – детский порыв. Я придержала язык.

– Вы меня боитесь?

Вино встало у меня поперек горла.

– Боюсь вас? Нет, я…

Он посмотрел на меня темным и пронзительным взглядом.

– Может быть, чуть-чуть, – наконец сказала я.

Его лицо смягчилось.

– Понимаю. Но вам не нужно меня бояться.

– Почему вы спрашиваете?

– Да нет, я просто так, – сказал он.

– Я, наверно, слишком встревожена и мучаю этим вас, – сказала я.

Он кивнул.

– Я не думаю, что вы такая.

Я почувствовала шевеление в животе.

– Хорошо.

– Я думаю, вы настолько скромная, насколько бы я этого хотел.

Он посмотрел на меня так, словно только что сделал мне огромный комплимент.

– Но есть много вещей, которые меня интересуют, – осторожно подобралась я.

Он кивнул.

Я больше ничего не смогла сказать, по крайней мере так, чтобы это сочеталось с представлением Багге о моей скромности. Настенные часы забили сильнее. «Сам ты тик-так», – подумала я резко. Я могла бы сейчас спокойно встать в темноте сада, пытаясь заинтересовать его. Тогда бы ему было над чем задуматься. Тогда бы он увидел, что и мне не чуждо вести себя странно, что многие владеют этим искусством. Или я могла без предупреждения сказать: «Нет, хватит уже с меня вина», – и убежать наверх. «Добрый вечер!» Я знала, что бы я ни сделала, он бы не обратил внимания. Таким человек становится после длительного нарочитого одиночества. Ограниченным и бесчувственным, неспособным получать тепло от других людей. Что стало с его женой? Она уехала от него? Я поняла, что ему нравилось иметь зрителя своей жизни в моем лице. Это было необходимым распределением ролей, не оставляющим места для симметрии в каком-либо виде. Я чувствовала, что вот-вот опьянею. Это чувство усиливалось от тихой и шаткой нашей беседы и от полного отсутствия задушевности между нами. Я заметила, что мои пальцы нетерпеливо барабанят по столу. Он не позволял себе замечать такие вещи. Было видно, что ему более чем достаточно своей внутренней жизни. Мне же не было достаточно моей. Мне начинало надоедать, что мной пренебрегали. Снаружи была кромешная тьма и безветренно.

– Да-да. Например, как ваше здоровье? – вдруг сказала я, запнувшись, услышав свой голос, прорезавший тишину. Он поднял на меня глаза.

– Все хорошо, спасибо за беспокойство.

Его взгляд предупреждал меня: довольно. Сердце колотилось в груди, но я не отрывала глаз.

– Всегда пожалуйста, – произнесла я. У меня вырвался некрасивый смешок, который я быстро взяла под контроль. Вот какой я стала. Уродливая, глупая девчонка. Мучительная, надоедливая. Терять уже нечего. Что-то жуткое вскипело во мне. – Как зовут вашу жену?

– Зачем вам это знать?

– Разве она не скоро вернется домой?

– Пока нет.