Птичка для сталкера

Миксаев осаживает меня окриком, сбивая истерику, но меня всё равно колотит. Пока он мчит по дороге, я закрываю лицо руками и уже не сдерживаю эмоций и слёз.

Когда подъезжаем к моему дому, я чувствую себя совершенно опустошённой. Я не знаю, кто скрывается под тем тёмным капюшоном, но совершенно точно понимаю, что не хочу, чтобы с ним случилось что-то плохое. Сложно описать, что я к нему чувствую. Сейчас - сильнейшую тревогу за его жизнь.

– Ты ведь сообщишь мне, если что-то узнаешь, правда, Влад? - смотрю Миксаеву в глаза.

Он в ответ кивает и разблокирует двери машины. Я выхожу и иду к дому. Ноги слабые, кажется, вот-вот подкосятся, тело бьёт дрожь, будто я вышла на мороз в одной футболке, хотя на улице тихо и достаточно тепло.

В доме горят абсолютно все окна, на улице возле двери дежурит охранник. Он пропускает меня внутрь, что-то передав по рации.

Я вхожу и замира на пороге гостиной. В комнате ещё двое охранников и отец. Папа сам на себя не похож: лицо осунулось, верхние пуговицы рубашки небрежно расстёгнуты. На полу возле стены валяются осколки разбитой вазы.

Он замирает, увидев меня, и я не выдерживаю и бросаюсь ему на шею. Он крепко-крепко обнимает меня, уткнувшись носом в волосы.

– Цела, дочка?

– Цела, пап. Помогли сбежать, - отвечаю хриплым от вновь подступивших слёз голосом.

– Я порву их всех, - пап отстраняет меня и берёт мокрое от слёз лицо в ладони. - И Кешу, и его волчонка, и всех ублюдков, что ему подгавкивают, Надина. В клочья. Чтобы собственными кишками подавились.

Я смотрю на папу и понимаю, что он не шутит. А ещё понимаю, что мне страшно, потому что мой собственный отец способен на тот же ужас, что люди, похитившие меня.

21

Папа отпускает охрану, точнее, выставляет её за дверь, а одного отправляет дежурить в коридоре возле моей комнаты.

Я пью чай, соорудив себе бутерброд. Есть совсем не хочется, но я голодная с самого утра, так что заставляю себя, понимая, что иначе сил у организма, чтобы справиться со стрессом, совсем не останется.

Потом, обняв папу, я поднимаюсь к себе. Постоянно смотрю на экран телефона, ожидая сообщение от Назара, ну или хотя бы от Влада. Даже в душ беру телефон с собой. Но он упорно молчит.

После душа я закутываюсь в махровый халат до пят, натягиваю капюшон и так и валюсь прямо на нерасправленную постель. Просто поджимаю колени и обхватываю себя руками, пытаясь расслабиться и унять нервную дрожь. Расслабиться толком и не получается, но в тяжёлую дрёму я всё же проваливаюсь.

Посреди ночи просыпаюсь как от толчка в той же позе. Тело затекло, мышцы налились неприятной тянущей болью. Но мозг сигналит сразу, и я хватаю телефон.

Сообщение от Миксаева!

И как только я его не услышала? Я же держала во сне телефон в руке прямо у головы.

Я дрожащими пальцами снимаю блокировку с экрана и открываю сообщение. Дыхание учащается, вызывая лёгкое головокружение.

Сообщение пришло две минуты назад. Наверное, оно меня и разбудило всё же, просто я сразу не осознала.

“Живой. Спи”

Я резко выдыхаю с облегчением и валюсь на подушку, кажется, только теперь могу хоть немного расслабить мышцы. Но тут же накатывает волна злости.

Миксаев!

Неужели нельзя написать хоть что-то более конкретное? Где Назар, насколько серьёзно ранен, как с ним связаться? Нет же - ограничился двумя словами, ещё и раскомандовался, что мне делать.

Со злостью хватаю телефон и набираю номер Влада, но он сбрасывает, а потом и вовсе становится вне сети.

Что ж.

Но тем не менее, чувствую я себя значительно спокойнее. Я дома. Назар жив. С остальным разберёмся завтра.

Я снова ложусь спать и в этот раз сон получается куда более восстанавливающий.

Но разобраться “завтра” не выходит. Микс по-прежнему не на связи, а на репетицию попасть не получается, потому что отцу вдруг взбредает в голову не отпустить меня. Ни моё возмущение, ни спокойные доводы и согласие на охрану не принимаются. Папа просто уезжает, оставив своих псов стеречь меня дома. И в этот раз уйти незаметно не получится, потому что камеры перепроверили и “слепых” мест больше не оставили, а бывшую охрану отец уволил и нанял другую, которой пофигу на мои просьбы и угрозы.

– Надина, это ненадолго, - сказал папа, когда уезжал. - Буквально пару-тройки дней потерпи. Я разберусь с проблемой, и ты снова сможешь решать, куда тебе нужно и зачем. Со связью, конечно же.

Сказать, что я зла - ничего не сказать. Даже в университет поехать не могу! А тут ещё и полное неведение, что с Назаром.

Папе я, кстати, сказала, что сбежала сама, а потом по пути вызвонила Миксаева, и он меня привёз.

Ну а что я должна была сказать?

Что меня вот уже сколько времени преследует парень, скачущий по стенам как человек-паук и пробирающийся туда, куда комар носа не подточит? А ещё он лишил меня девственности два года назад, но я была пьяная и ничего не помню. А ещё мы переспали совсем недавно, но его лица я так и не видела. И потом он спас меня от похитителей, а его самого подстрелили, и я понятия не имею где он и что с ним.

Отец меня за такое признание упечёт в сумасшедший дом.