Птички в клетках (сборник рассказов)

— Что это за приятельница все звонит вам из Брайтона? — несколько раз за последующие недели спрашивала его сноха своим тягучим, как мычание, голосом. Не могут без вопросов!

— Очень милая пара, — ответил он в первый раз, не подумав. — Познакомился с ними у Френчи.

— А ты не говорил, что виделся с Френчи, — сказал его сын. — Ну как он?

— Разве не говорил? — сказал старик. — Я, может, побываю у них на той неделе. Еще не знаю. Френчи слышал, там продается какой-то дом.

Но старик знал, что не дом ему нужен.

Дама из Гватемалы

© V. S. Pritchett 1974

Перевод Л.Беспаловой

В пятницу около четырех вся недельная работа была переделана и редактор не знал, как убить время; его всегда тяготил этот пропащий час, когда в редакции не оставалось никого, кроме его секретарши. Он убрал в портфель кое-какие заметки для предстоящего выступления в плохоньком, зашарканном двумя поколениями борцов против той или иной несправедливости лондонском зале — после него он улетал ночным рейсом в Копенгаген. Оттуда, собственно, и начинался его лекционный тур по разным городам, который должен был перейти в короткий отпуск. Редактор тасовал бумаги, точно истомившийся картежник, досадующий, что не с кем сыграть партию, кроме хамоватой, сверх головы занятой секретарши.

Компанию ему составлял — и, надо сказать, это был довольно своенравный друг — лишь его портрет на стене позади. Редактор коварно подлавливал посетителей так, что тем волей-неволей приходилось хвалить портрет. Он, как нынче говорят, был ужасно удачный, и редактору нравилось, когда посетители уверяли, что портрет воздает ему должное. Портрет словно бросал ему вызов. На лице редактора, увенчанном эффектной белой шевелюрой, загорелый, смахивающий на сатира язычник соседствовал с христианским святым, помесью фанатика и плута, — портрет усугублял это впечатляющее сочетание. Седеть редактор начал в тридцать, к сорока семи — вот повезло так повезло! — его шелковистая шевелюра побелела, как снег. У него было лицо лицедея, нос будто созданный для драматических сцен, рот — для публичных выступлений. Лицо, разом и вдохновенное, и опустошенное увлечениями и разочарованиями самого возвышенного свойства. Он взбадривался, встречаясь с портретом поутру" а по вечерам завистливо желал ему спокойной ночи. Наверняка портрету спалось спокойнее, чем ему. И теперь, на время отъезда, редактор препоручал газету ему.

— Вот ваши билеты, — ворвалась в комнату секретарша. — Копенгаген, Стокгольм, Осло, Берлин, Гамбург, Мюнхен — нате, держите, — выпалила она.

Невоспитанная она была феноменально.

Она отступила на шаг и покрутила языком за щекой. Ей была понятна его взбудораженность, Она обожала его; он бесил ее, и она не могла дождаться, когда же он наконец уедет.

— Угадайте, какой у меня для вас сюрприз? — спросила она. Зловредность была ей не чужда. — Дама. Дама из Гватемалы. Мисс Мендоса. Она привезла вам подарок. Она вас боготворит. Я наплела, что вы заняты. Сказать ей, чтоб уматывала?

Редактор гордился, что терпит такую задиристую развязную секретаршу: ее светлые волосенки торчали во все стороны, прыщеватое лицо укрепляло его в сознании, что у него самого и лицо, и манеры лучше некуда.

— Из Гватемалы? Мне необходимо ее видеть! — встрепенулся редактор. — О чем вы только думаете? У нас ведь прошли три статьи о Гватемале. Ведите ее.

— Пеняйте потом на себя! — сказала секретарша и нахально прищелкнула языком.

Редактор, по ее выражению, "задвинулся на иностранках", но она не позволит ему забыть, что тут своих девушек хоть отбавляй.

Кто только не приходил к Джулиану Друду: политики — те разговаривали с ним так, будто держали речь на митинге, склочные писатели, всевозможные благодетели человечества, прохиндеи и разоблачители, вплоть до преступников и психов. Он видел в них лишь выразителей определенных настроений, разглядеть их он по большей части не успевал. Он знал, что они присматриваются к нему, чтобы потом хвастать: "Был сегодня у Джулиана Друда, так вот он мне сказал…" И все равно таких, как эта особа, он в жизни не встречал. Поначалу из-за твидовой шляпы он принял ее за мужчину — спроси его, он сказал бы, что у нее растут усы. Обрубок, поперек себя шире: смоляно-черные, обкромсанные патлы, щетинистые брови, на землистом лице, как хрусталь, блестят желтые глаза. Прямо какая-то пародия на человека будущего — или, наоборот, на древнего человека: половых признаков никаких, туловище длинное, ноги короткие и будто вытесана из дерева. Плотное темно-зеленое бархатное платье — в такую-то жарищу! Явная примесь индейской крови: в Мексике он видел множество таких, как она. Она протянула ему широченную лапищу — ей бы лопату держать, но вместо этого она держала мятый бумажный мешок.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал редактор.

Массивные ноги на удивление легкой припрыжкой поднесли ее к стулу. Вся зажавшись, она опустилась на стул, взгляд ее не выражал решительно ничего, как географическая карта.

— Я знаю, вы очень заняты, — сказала она. — И все же вы нашли время для никому не известной особы.