Птички в клетках (сборник рассказов)

— Сядьте, — сказала она. Он сел. Села и она, на свободное место через проход. Его удивило, даже смутило, что кто-то сумел оценить его исключительное положение, и вся ситуация показалась ему сперва смешной, потом поэтичной, потом единственно возможной.

— Я хотел сойти у "Овала", да нечаянно уснул, — сказал он, смеясь.

— Хотели посмотреть крикет?

— Нет. Вернуться домой… то есть к сыну.

Теперь ситуация казалась ему прелестной. Женщина смеялась, крутя в пальцах рюмку, а он чувствовал себя героем.

— Много лет назад я уже один раз проделал что-то в этом роде, — сказал он, набивая себе цену. — Еще когда жена была жива. Уехал из Лондона вечерним поездом, уснул, а проснулся в Бате. Честное слово. Переночевал в отеле "Ройял". Утром повидал одного клиента. Он, как увидел меня, до того удивился, что подписал мне заказ на триста фунтов стерлингов. Жена мне не поверила.

— Оно и понятно, — сказала женщина.

Водитель вышел из конторы, подошел к гаражу и, сунув голову в окно автобуса, возвестил:

— Высылают другой автобус. Прибудет сюда в четыре часа.

Старик обернулся и крикнул водителю: — Я, между прочим, здесь выхожу.

— А вы разве дальше не поедете? — спросила женщина. — Вы ведь сказали, что хотели прокатиться к морю.

Ей хочется, чтобы он остался!

— Честно говоря, — сказал старик, — эти молодые люди — мы перед тем с ними выпили — они это не со зла — втолкнули меня в автобус, когда я вас подсаживал. Я был с ними в пивной. Пришел туда вконец перепуганный. Я сделал страшную глупость. Даже сказать стыдно.

— Какую? — спросила она.

— Да понимаете, — старик густо покраснел и от смущения заговорил хвастливо, — я вошел в телефонную будку, помните, где стоял автобус, позвонить моему дантисту, Френчи. Я иногда ему звоню, а в этот раз попал не туда. И знаете почему? Я набрал номер моего прежнего дома, того, когда Кейт… когда моя жена была жива. Подошла какая-то девочка, а может быть, мальчик, не знаю. Мне даже нехорошо стало. Я уж подумал, что сошел с ума.

— Там теперь, наверно, другой телефон.

— На секунду я, честное слово, подумал, что это моя жена.

Они беседовали, а на шоссе гудками и всхлипами захлебывался транспорт. Контейнеры, легковые машины, полицейские, аварийные, машины с лодками на крышах — все всхлипывали наперебой, устремляясь неведомо куда.

— А когда умерла ваша жена? — спросила женщина. — Совсем недавно?

— Два года тому назад.

— Это от горя. С горя такое бывает, — сказала женщина очень серьезно и, отвернувшись от него, стала смотреть на небо и на унылую местность за окном.

Ее голос, то глупый, детский, то поднимающийся до высоких нот, как у благородной и воинствующей вдовы, — вся эта болтовня о том, как компаньоны убивают друг друга, — этот голос вдруг прозвучал совсем просто — так бывало с Кейт после очередной истерики.

Горе. Да, в этом все дело. Он смигнул слезы, подступившие к глазам, потому что она его поняла. Эти два года, когда он был так одинок, он словно волочил на себе все более тяжелый груз невысказанного, такого, что некому было сказать. В обществе сына, снохи и их молодых друзей он сидел как дурак, готовый заговорить, но не мог выдавить из себя ни слова. Слова проваливались обратно ему в горло. Груз составляли всякие скучные материи, о которых не поговоришь; он любил жену; она наводила на него скуку; это их накрепко связало. Ему были нужны не друзья, ведь теперь, когда столько друзей умерло, он для всех стал чужим; ему нужен был такой же чужой человек. Может быть, такой, как эта женщина, с таким же невыразительным, как у него, лицом: годы постепенно стирают всякое выражение. Поэтому сейчас она хоть и кажется моложе его, еще полной жизни, но она — из его племени одиноких и куда едет — неведомо, наверно, никуда. Он опустил глаза и застеснялся. Горе — что это? Жажда. Но предмет этой жажды — не лицо, и не голос, и даже не любовь, а тело. Но одетое. Скажем, в цветастое платье.

Чтобы отделаться от столь нескромной мысли, он прибегнул к скучной материи, произнес одну из тех фраз, с какими мог бы обратиться к жене. — Мне нынче ночью приснилась собака, — начал он, чтобы проверить, правда ли перед ним чужой человек, которому можно рассказать любую нелепицу. Близкий друг нипочем не стерпел бы от него нелепиц.

Женщина, чисто по-женски, вернулась к тому, что уже говорила.

— Вспомнился старый телефон. Это от горя. — А потом словно с цепи сорвалась. — Вы мне про сны не толкуйте. Я на прошлой неделе в своем коттедже видела мужа, как он прошел через гостиную, прямо сквозь электрический камин и сквозь зеркало над камином, и стал по ту сторону, на меня не смотрит, но что-то мне говорит, а я не слышу — будто просит передать ему спички.

— Воображение, — строго поправил ее старик.

Проделки ее покойного мужа совершенно его не интересовали, но появилось теплое, уже собственническое желание выбить из нее дурь. Ощущение было приятное.