Птички в клетках (сборник рассказов)

Его румяное лицо засветилось легкомысленным лукавством, а автобус тем временем кряхтя въехал на мост через Темзу, и никогда еще она не казалась такой широкой и коварной. Электростанция вдали метнулась на запад, потом на восток, потом закачалась, как люлька, а девушка — непоседа, Кейт была такая же — высвободилась из объятий своего дружка и сама обняла его покрепче. Промелькнули три контейнера, и автобус так резко затормозил, что старик чуть не ткнулся головой в затылок полной женщины, сидевшей впереди него. Он стал разглядывать этот затылок, заметил, что ее густые волосы, золотые с легкой проседью, темнее у корней, как растение в горшке, и подумал, уже не в первый раз, насколько женская голова красивее сзади, когда лицо не портит впечатления. А потом подбородок у него обмяк, и он пустился в упоительное странствие по каким-то коридорам. Еще раз глянул на электростанцию, но она превратилась в несколько электростанций, и они подскакивали в воздух все выше и выше, а он спал.

Он стал похрапывать. Говорливую женщину через проход этот монолог раздосадовал, он словно перебил поток ее красноречия; другим же нравилось, как мирно этот равномерный звук подсмеивается над перебоями чихающего мотора и яростью водителя. Многие, не переставая орать на водителя, с восхищением поглядывали на спящего. А он раскачивался в какой-то незримой парикмахерской, которая то неслась в пространство по длинному воздушному коридору, то благосклонно витала над крикетным матчем, и Френчи, спортивный судья в белом полотняном халате, предлагал ему тарелку с холодной лососиной, а сноха пыталась ему внушить, что есть ее нельзя, и он, выскочив из машины, пешком зашагал домой в хвосте невиданно длинной похоронной процессии, миля за милей поднимаясь в гору, в поле, что все ярче зеленело, становилось все холоднее и пустыннее, и уже шел снег, и он, запыхавшись, сел на землю, проснулся и услышал плач толпы, это плакали о нем, а потом он опять шел и оказался у высокой стеклянной стены больницы. Конечно же, это больница. В стеклянной комнате ясно видны двое мужчин в белом, одного он узнал, это был водитель, они уже изготовились внести его туда на носилках. Он охнул и на этот раз окончательно проснулся. Полная тишина. Автобус стоит. Пустой. Он один, только та женщина, слава богу, все так же сидит впереди него, и волосы все так же растут у нее на затылке.

— Где… — начал он. Потом увидел, что перед ним не больница, а гараж. Пассажиры вышли, под капот заглядывают механики. Женщина обернулась. Он увидел доброе лицо, совсем не накрашенное.

— Поломка, — сказала она.

Как благодарен он был ей за ее доброе лицо. А он уже думал, что умер.

— Я уснул, — сказал он. — Где мы?

Он чуть не спросил: ""Овал" проехали?", но удержался от этого глупого вопроса.

— Четверть четвертого, — сказал он. Это значит — тридцать миль От центра, накрепко застряли посреди поля на каком-то перекрестке, из поля тут и там торчат коттеджи, около каждого по нескольку деревьев, а на той стороне шоссе рекламный щит во весь голос вещает: ПРИЕМ В ЗАКЛАД, и машины со стоном проносятся стаями, как птицы, по двадцать штук зараз, и все на запад, в пустое пространство.

Женщина обернулась и разглядывала его, а когда он нерешительно встал, сказала строго, но не сердито: — Сядьте.

Он сел.

— Не двигайтесь с места. И я не сдвинусь. Кто заварил эту кашу, тот пускай и расхлебывает.

Она обернулась, и теперь ему было видно ее лицо, круглое, полное, тупо-упрямое, как у деревенской девахи, а улыбалась она так, словно вот-вот растворится в воздухе.

— Это все Хэмптон, — сказала она. — Что угодно, лишь бы сэкономить. Вот увижу его, так скажу ему пару теплых слов. Никто ни за что не отвечает. Даже водитель, вы только его послушайте. Точно перед ним не люди, а овцы. Пусть пришлют другой автобус, я до тех пор не сдвинусь с места.

Ей, видимо, приятно было выговориться.

— Когда мой муж был в правлении, ничего такого не случалось. Вы здесь кого-нибудь знаете? Я — нет. Все новые лица.

Взгляд ее задержался на его седых волосах.

Старик успокоился было, что они заодно, раз она тоже никого не знает. Но решил не откровенничать.

— Я на пенсии, — сказал он. Женщина еще дальше откинулась на спинку сиденья, оглядела пустой автобус, а потом опять посмотрела на старика так, будто захватила его в плен. Ее полные губы точно отдыхали — губы толстухи после сытного обеда в предвкушении ужина.

— Я, наверно, видела вас на заводе у Джона, — сказала она. — В те времена там было по-семейному. Или вы работали в конторе?

Надо из этого выпутываться, думал старик и подвинулся на сиденье вперед, снова готовясь встать. Надо узнать, как называется это место и где проходит какой-нибудь поезд или автобус, надо ехать домой. Место, похоже, не имело названия.