Птица

– Ну всё, пора, – сказал Флинт, посмотрев на часы, чуть не опрокинув пластмассовый стаканчик с водкой. – Птица, ходь сюда.

Виталик подошел. Флинт сделал серьезное лицо.

– Ну, сын мой, благословляю, – вылил на голову Птицы водку, бросил стакан, а потом взял его за грудки двумя руками и резким движением разорвал майку. – Жгите!

Я плохо помню, что было дальше. Помню, как Птица чуть ли не подпрыгивал к микрофону, задрав голову вверх – высокий ведущий вечера поднял для себя стойку перед концертом. Как я сам влетел в толпу беснующихся у сцены панков, как поднимал к сцене козу, как Виталик орал: «Хой!», помню напряженное лицо барабанщика, зарядившего ритм в полтора раза быстрее, чем на репетициях. Помню, как спускался со сцены Птица, с всклокоченными волосами и опустошенным взглядом. Помню, как кто-то из зала закричал: «Льется песня!», и пацаны у сцены ответили ему радостным ревом. Это был успех.

* * *

За окном стемнело. После ужина я немного посмотрел телевизор в своей старой комнате и пошел в душ. Постояв под струей в желтой, проржавевшей у сливного отверстия ванной, я вытерся своим детским полотенцем и включил мамин фен, чтобы просушить волосы. Никаких регулировок на допотопном приборе не было, и фен жег кожу у корней волос. Из зеркала с черными точками выщербленной амальгамы смотрело непривычно взрослое лицо – сильного, уверенного в себе молодого мужчины. Я помнил в нем совсем другое отражение, и только сейчас понял, как изменился. Что скажет Птица, когда увидит меня таким?

Глава 3

Мне не спалось. Старенький диван забыл мое тело, да и само оно с тех пор стало другим. Бок колола какая-то расшалившаяся пружина, а память – воспоминания. На этом диване я в первый раз любил женщину. Бессмысленно, по нескольку часов в день, терзал до онемения пальцев гитару «Турист». Читал днями напролет книги, и думал, что мир таков, как о нем пишут.

Где-то во дворах проехала машина и я, как в детстве, увидел бегущую по потолку черно-желтую зебру. Много лет назад она убежала от меня, как казалось, навсегда. Иногда, случайно вспомнив этот оптический эффект, я думал, что он действует или только в Тачанске, или же в детстве, когда не можешь заснуть, думая о только что прочитанной книге или новой однокласснице. Жизнь – тоже зебра. Бесконечная зебра на нерегулируемом перекрестке.

Я взял сигареты и, не одеваясь, вышел на балкон. Горел лишь один фонарь, отражавшийся белесым кривым овалом в крыше моей машины. И тут я понял, что еще мешало заснуть. Где-то в стороне кладбища на несколько десятков голосов разливался соловьиный оркестр. Господи, когда-то для меня этот звук весной был таким же фоном, как вечный шум автострад в Москве. Несколько окон в хрущёвках напротив отсвечивали в такт синеватой цветомузыкой экранных вспышек. Что они смотрят в час ночи? Кто они, эти люди, лежащие сейчас перед телевизорами? Какие мысли рождаются в их головах и рождаются ли вообще? Сейчас, посреди ночи, с балкона дома, где прошло детство, Тачанск выглядел мирным и уютным. Почти родным. Бред. Сейчас где-то под нервные вопли телевизора пьяный муж поднимет нож на жену. Где-то на этих темных улицах мои пятнадцатилетние тени забивают битами случайного прохожего. Где-то в подвале орет и вырывается глупая девчонка, согласившаяся пойти на ночную дискотеку с парнями из соседнего подъезда. Так здесь было всегда и так будет до скончания времен. Я не верю тебе, соловей, ни одной твоей ноте. Для этих улиц подходят песни другой птицы.

Песни Птицы. И его слова. Злые, жесткие, честные. За ними я и приехал сюда. Приехал, чтобы увезти эти песни. Увезти Виталика на запись настоящего альбома в настоящей студии. Альбома, который будет выпущен хорошим тиражом, который получит промо-поддержку. А дальше будет всё – концерты, интервью, рецензии, быть может, даже слава. Ведь это всего лишь вопрос денег, необходимых для старта. Сейчас деньги у меня есть, и я умею их с толком тратить. И, если надо, я потрачу весь свой отпуск на то, чтобы уговорить Птицу попробовать еще раз. Я должен сделать это. Иначе зачем были все эти годы в Москве. Раньше я и сам не знал, ради чего. Просто дрался, сначала чтобы выжить, потом чтобы удержаться, потом чтобы доказать, что я могу работать на себя и еще кормить других. Думать обо всём этом было просто некогда, потому что в драке нельзя думать, надо бить и уворачиваться. Драка кончилась, я победил, но кого и для чего? И тогда из далекого прошлого колесом от разбившейся машины прилетел старый диск Птицы. Что ж, я буду добрым волшебником. И это будет уже завтра. Вернее, сегодня.