— Рассказчица, которая не может говорить?
Я не хотела делиться с ней своей историей и лишь кивнула, не удостоив ее объяснений. Целительница нахмурила брови.
— Зачем вы здесь, ваше величество? Меня опять арестуют?
Я не была уверена, как лучше продолжить разговор, чем поделиться из вороха своих секретов.
— Зачем вы пришли? — настойчиво повторила девушка.
— И вы не можете его вылечить?
— Вы хотите, чтобы я его вылечила. — Это был не вопрос.
Я снова кивнула. Девушка прикусила губу, переводя взгляд с меня на Келя и Буджуни.
— Если я помогу, что получу взамен?
Кель фыркнул, будто перед нами стояла типичная вымогательница. Но я понимала ее мотивы.
— Защиты. Снисхождения. И не только для себя, а для всех, кто такой же, как я. Как мы.
Она просила меня спасти всех Одаренных, в то время как я не могла спасти даже Тираса. И все же я не раздумывала ни секунды.
— Чем болен король?
Я снова засомневалась, боясь поделиться чем-то, что уже не смогу забрать — и что поставит под угрозу Тираса и саму юную Целительницу, обремененную непосильным знанием.
— Не понимаю.
— Сын короля Золтева — Одаренный? — изумилась она. После чего захохотала — громкий, нервный смех, исполненный скорее горечи, чем веселья. — Воистину, боги не лишены чувства юмора. Должно быть, старый король сейчас вертится в аду.
— Старый король был моим отцом, и лучше бы тебе об этом помнить, — прошипел Кель, оскалив зубы.
Целительница обратила на него стальные глаза:
— А вот это меня почему-то не удивляет.
— Нет? Я не была бы в этом так уверена. — Целительница не отводила взгляда от Келя, словно поведение воина ставило под сомнение и благородство его сводного брата.
Мне ничего не оставалось, кроме как выдать правду.
— Быть Одаренным — это не болезнь, — возразила девушка, повторив то же самое, что я сказала однажды Тирасу: «Я не могу починить то, что не сломано».
— Сделаю, что смогу, ваше величество.
Целительницу звали Шенной, и, верная своему слову, через четыре дня она пришла вместе с Келем в Джеру. Тогда же вернулся и Тирас, хотя его глаза изменились. Обычно они имели такой темный оттенок карего, что казались почти черными. Теперь же зрачок обрамляла теплая янтарная радужка. Глаза орла.
— С волосами произошло то же самое. Однажды я превратился в человека, а они нет. Остались белыми, как перья орла. Скоро у меня будут когти вместо пальцев и крылья вместо рук. — Голос короля был спокоен, но в золотых глазах металась тревога.
Когда Целительница спросила разрешения до него дотронуться, он кивнул, не сводя с меня взгляда. Я была против, и он это знал.
— Упрямая женщина, — прошептал Тирас, и прутья, окружавшие мое сердце, сжались до такой степени, что я не смогла вздохнуть.
Целительница принялась водить ладонями по его вытянутым рукам. При этом глаза ее были закрыты, лицо расслаблено. Работая, она едва слышно гудела: мягкий низкий звук, не отклоняющийся от ноты — словно лютня с единственной струной.
— Это еще зачем? — пробормотал Кель.
Шенна распахнула глаза, но продолжала гудеть еще несколько секунд, водя руками над Тирасом.
— Это звук, который издает его тело, — объяснила она буднично, и хотя внешне нота смолкла, я продолжала слышать ее в голове Целительницы, будто господствующее слово деревьев и птиц. — На этой ноте его тело исцеляет себя, а я просто ей подпеваю, ускоряя выздоровление.
Я взяла Тираса за руку и точно так же закрыла глаза, вплетая свои слова в напев Шенны и приказывая телу короля вновь стать цельным.
— Я не могу его вылечить, — сказала девушка внезапно.
Тирас даже не вздрогнул. Кель принялся расхаживать по комнате, а я чуть не ударилась в слезы.
— Потому что он не болен. Его тело звучит здоровьем и силой.
— Но он становится чем-то иным. И это происходит все чаще и чаще, — возразил Кель, маскируя за злобой страх.
Шенна покачала головой:
— Я знаю многих Перевертышей. Но их дар не выглядит… так. Это всегда собственный выбор.
— Ты знаешь многих? — Тирас поднял на Целительницу свои странные золотые глаза.
— Да, — кивнула она, доверяясь ему. Доверяясь нам.