Птица и меч

— Он покончил с собой. Прямо здесь. С ним были Кель и еще несколько членов стражи. Они сказали, что он просто… спрыгнул. Мы так и не нашли тела.

Если убьешь меня, потеряешь душу, а твоего сына отнимут небеса. В памяти неожиданно всплыли мамины слова. Я знала, что Тирас их тоже услышал.

— Ради чего он потерял душу? — прошептал он. — Я никогда не мог понять, зачем он убил себя, если не испытывал ни стыда, ни раскаяния. Все поступки отца, даже его смерть, вызывали чувство вины только у меня.

При чем здесь ты?

— Иногда я думаю, что это мой дар подтолкнул его к самоубийству. — Тирас смотрел на меня не отрываясь. — Я потратил пятнадцать лет, пытаясь стать его полной противоположностью. Добрым королем. Справедливым правителем. Хорошим человеком.

И тебе это удалось. Он покачал головой, по-прежнему не сводя с меня глаз.

— Я похож на отца больше, чем думал. Он причинил тебе боль — я тоже. Увез тебя из дома, использовал твой дар, подчинил волю и вторгся в тело. Ты бесконечно отдавала, а я лишь бесконечно брал, привнося в твою жизнь только тревогу, страх и вынужденную ответственность. Все, чего я хотел, — спасти свою страну. Я говорил себе, что делаю это ради Джеру. Но именно так всегда говорил мой отец, когда делал нечто ужасное.

К горлу подступила желчь — вкус отрицания. Я поднялась и зашагала прочь от Тираса и от обрыва. Мне требовалось подготовиться к тому, к чему он, без сомнения, вел. Но король последовал за мной.

— Ты не должна была полюбить меня, Ларк. Я не дал к этому ни единого повода. И я не должен был полюбить тебя. Но полюбил. И это ужасно.

От изумления я повернулась так резко, что непременно упала бы, если бы Тирас не шел за мной по пятам. Он подхватил меня, снова поставил на ноги и крепко сжал плечи. Лицо короля было напряжено, а вокруг него лучами расходилось отчаяние, словно покрывая воздух рябью. Я рассмеялась. Это был сухой беззвучный смех, от которого у меня заныло в груди. Я в точности знала, о чем говорит Тирас. Это действительно было ужасно. Я смеялась, пока у меня не исказилось лицо и веселье не сменилось скорбью. Но Тирас еще не закончил.

— Каждую секунду, что я провожу в птичьем обличье, я жажду быть человеком. Ради тебя. Ради себя. Ради ребенка, которого так хочу увидеть. Не ради Джеру. Ради нас троих. Ты сказала, я выбрал тебя, потому что ты мне полезна. И это правда. Но знай, Дарк, — голос Тираса надломился, но он даже не сделал паузы, — я любил тебя каждую минуту каждого дня, что мы провели вместе, и буду любить, пока не умру. Птицей, человеком или королем — я люблю тебя, и этого ничто не изменит.

* * *

Поцелуи, которые дарил мне Тирас в тишине нашей спальни, были лихорадочными, а прикосновения — нежными. Он ласкал меня тыльной стороной ладоней, не позволяя когтям касаться тонкой кожи. Я отвечала со всей возможной страстью, чувствуя, какая битва кипит в нас обоих. Сердце Тираса желало меня притянуть, а разум — оттолкнуть ради моего же блага. Я изучала его горячо и ненасытно, стараясь запомнить каждую черточку, линию и шрам, и до дрожи боялась, что любая секунда может оказаться последней. Мы торопились. Мы смаковали. Мы спешили к финишу, чтобы немедленно начать все сначала.

Казалось, Тирасу претила мысль отпустить меня хоть на мгновение, но, когда страсть улеглась, сменившись умиротворением, а наша кожа остыла, он все-таки отстранился. Я тут же подалась следом, хотя на веках лежала такая же тяжесть, как и на сердце.

— Упрямая женщина. Спи. — Обычный приказ был пронизан нежностью, и мои губы дрогнули в улыбке, прежде чем найти рот Тираса.

Я не могла спать. Я выжимала каждую секунду из оставшегося нам времени, покрывая поцелуями лицо и тело своего короля, пока он не выгнулся на кровати с расширенными от боли глазами. При этом он продолжал тянуться ко мне, и я торопливо прижала ладони к его груди, впечатывая в кожу все мыслимые заклинания и умоляя остаться со мной. Но теперь он был частью меня, а я не могла себя исцелить.

Он превратился в птицу еще до того, как добрался до балконных дверей, нырнул в черное небо и пропал, будто его никогда и не было.

Глава 27

ТИРАС HE ПОЯВЛЯЛСЯ в замке целый месяц. Он больше не перерождался. Он был орлом днем и ночью. Порой, когда я спала, он прилетал ко мне в птичьем обличье и оставлял розу, роскошное перо или мерцающий черный камень величиной с мой кулак. Каждое утро я находила на балконных перилах новый подарок, но ни следа Тираса. Затем он перестал прилетать совсем, хотя я выглядывала его, куда бы ни направлялась. Не проходило и дня, чтобы я не навещала птичий двор, якобы заинтересованная соколами, которых мои визиты заметно раздражали. На самом деле мой взгляд был прикован к темным стропилам и углам птичника. Хашим, главный сокольничий, не задавал вопросов, но через несколько дней встретил меня осторожным намеком.

— Должно быть, король рассказывал вам о моем друге-орле, — пробормотал он, прикрепляя колокольчик к колпачку сокола.