Птица Карлсон

― А вот жила на болоте жаба, большая была дура, прямо даже никто не верил, и вот повадилась она, дура… ― каждый раз, когда они укладывались спать, русский рассказывал Карлсону сказку, одну и ту же, но с разными концами. Жаба шла-шла, жаба денежку нашла, пошла жаба в магазин и сукна взяла аршин… Карлсон перестал уже спрашивать: what is arshin? Это было непостижимо, да и не важно. Выбирать не приходилось ― собеседник был один. Туземцы были неразговорчивы и не были склонны к дружбе. Карлсон потратил несколько месяцев, чтобы выучить их язык из сотни слов. Сперва он бродил по острову бесцельно, потом построил хижину. Там он валялся, слушая шум прибоя, на кровати, сделанной из старых ящиков. Следов цивилизации тут было много ― ржавые бочки из-под авиационного бензина, тряпки и эти ящики. Во время войны сюда садились американцы, но только в тех случаях, когда они возвращались на честном слове и одном крыле. Но два года назад японский император сложил оружие, и американцы ушли. Никто не пролетал над островом, ни разу Карлсон не видел силуэта корабля на горизонте. Поэтому он бросил свою хижину и переселился обратно к русскому. Теперь перед сном ему в уши лилась бесконечная история про жабу, что по воду пошла, а потом поимела странную привычку выходить на дорогу и ждать, когда с неба прилетит стрела и принесёт счастье. Жаба выходила на дорогу в какой-то старомодной дряни, в шу-шу. В шу-шу она выходила. Этот русский полжизни жил у китайцев в Харбине, там все ходят в шу-шу. Зачем она выходила? ― Ну, дура, что скажешь, ― оправдывался русский, ― Жаба ― дура, а штык молодец. Русский попал сюда много раньше, по ночам ему снились беспокойные сны. Карлсон видел, как эти сны разбегаются от его койки в разные стороны как крабы. Сны были сделаны на три четверти из страха, а на четверть из тоски. Русский жил при четырёх или пяти генералиссимусах ― он видел генералиссимуса Франко, видел генералиссимуса Сталина и ещё нескольких генералиссимусов он видел в Китае, ведь там генералиссимусы водятся без счёта. Все они русскому не понравились, и русский спрятался от них в соломенной хижине посреди Великого океана. Они с Карлсоном ели за столом, сделанным из куска дюралевой плоскости «Каталины». Это была часть плота, на котором приплыл сюда Карлсон. Его летающая лодка «Каталина» разбилась неподалёку ― у островов на горизонте. Карлсон долго жил там в надежде, что его найдут. Недели шли за неделями, но никто его не искал ― надо было, наверное, выходить на дорогу в шу-шу. Только тогда увидишь стрелу в небе. Но жизнь не сказка, в ней мало неожиданностей. Никто тут ничего не искал. Окончательно Карлсон в этом удостоверился, когда обнаружил на дальней стороне своего острова скелет в истлевшем бюстгальтере и лётном шлеме. Судя по зарубкам на пальме, до того, как стать скелетом, эта женщина десять лет тыкала тупым ножом в старую пальму. Дура. Тогда Карлсон сделал плот из куска крыла и поплавков и поплыл к другим островам. Перемена участи заключалась в том, что теперь у него был собеседник ― русский из Харбина, что всю жизнь скрывался от разных генералиссимусов. К собеседнику прилагались три десятка туземцев. Туземные женщины Карлсону не понравились. Они были податливы, как мокрый песок, но тут же просыпались сквозь пальцы, уже как песок, высушенный солнцем. Мужчины относились к нему равнодушно. Много позже он обнаружил скелет и на этом острове. Вернее, это был череп на палке, и на череп туземцы любили смотреть. На гладкой макушке черепа чудом держалась лихо заломленная фуражка кригсмарине. ― Мы его съели, ― честно признался старейшина. ― Мы съели его, потому что уважали. А тебя не уважаем, нет. И не надейся. Русского они, впрочем, тоже не уважали ― из-за того, что он приучил их пить перебродившие кокосы. Так что у них обоих был шанс без боязни вечно выходить на берег без старомодного шу-шу и проводить время впустую. Ну и вить длинную нить истории про жабу. Скок-поскок, вышла жаба за порог, гуси-лебеди летят, жабу видеть не хотят. Жаба эта не давала покоя Карлсону, и он сконцентрировался на жабе. Эти земноводные ― такие путешественники. У них есть чувство полёта, он знал это точно ― и хорошо помнил историю про зелёное существо, что болталось на палке или ветке между двумя птицами. Русский рассказывал ему про жабу бесконечно, жаба испытывала неимоверные лишения, жаба в поле выбегала, и охотник… Но грохот прибоя милосердно заглушал слова русского. В полнолуние они сидели рядом на берегу, и русский, тыкая пальцем в огромный диск, лежавший на горизонте, говорил, что там живут лунная жаба и лунный заяц. Заяц ― это ян, а жаба, трёхлапая лунная жаба ― инь. И два этих зверя только и живут на Луне. Мысль о жабе, что повадилась выходить на дорогу, нашла палку с веткой, договорилась с птицами, не оставляла Карлсона. Он пошёл к старейшине и спросил его о войне. Тот отвечал, что война всегда ― лучшее время. Когда была война, было много интересного. Карлсон рассказал, как воевал в Европе, и что там убили много миллионов людей. Старейшина впервые посмотрел на него с уважением, и спросил, много ли он съел врагов. Послушав, как врёт Карлсон, он всё равно опечалился тем, что всех убитых не съели. Впрочем, старик опять стал настаивать на том, что война ― самое интересное в жизни людей. Карлсон спросил его, хотел бы он, чтобы это время вернулось? Старик отвечал, что это единственное его желание ― если прилетят самолёты, то вернётся и война. Карлсон согласился, что это часто связано и где война, там всегда самолёты, хотя можно и наоборот. Он снова спросил старика, помнит ли он, что было, прежде чем самолёты прилетали. ― О, да, ― отвечал туземец. ― Тут было много людей, что бегали по песку и махали руками. ― Значит, надо сделать так же, как тогда. Несколько дней они бегали по пустой полосе и махали руками. Ничего из этого не вышло. ― Мы что-то упустили, ― сказал Карлсон. ― Что было ещё? И тогда они вместе построили несколько соломенных самолётов, расположив их так, как стояли те, прежние. Теперь старейшина смотрел на Карлсона с уважением, и тому казалось, что иногда он облизывается. Потом они построили заправочную станцию. Она вышла небольшая, но русский сделал столько кокосового вина, что хватило бы на заправку настоящей «Каталины». После этого работа надолго остановилась. Когда они начали её снова, то Карлсон взял командование на себя ― он велел туземцам каждое утро строиться и ходить повсюду гуськом. Русский смотрел на всё это презрительно. Карлсон даже обижался: ― Вы же сами рассказывали мне историю про жабу на болоте и упавшую стрелу? А ещё историю про то, как у вас на родине кладут жабу в молоко? А потом историю про то, как две жабы упали в это молоко, и одна не хотела умирать? И историю про то, как две жабы упали в миску с кетчупом, а одна сдалась и утонула, а вторая стала быстро сучить лапками и сбила кетчуп обратно в томаты?