Птица Карлсон

Но русский был прав ― ничего не выходило. И Карлсон пришёл к старейшине и сказал, что ничего не выходит, потому что они что-то забыли. ― Точно, ― ответил старик. ― Ещё была специальная хижина. Люди в этой хижине громко кричали в специальный ящик и ругались. А потом прилетали самолёты. И туземцы под началом Карлсона построили хижину и принесли несколько коробок на выбор. Карлсон выбрал подходящую и нарисовал на ней углём ручки и кнопки. Потом он вставил в неё полую трубку и набрал в лёгкие воздух. И стоило только ему заорать в эту трубку: «Я ― жаба, я ― жаба!», как в небе, где-то далеко, сгустился тонкий металлический звук. Ещё не поднимая головы от своего ящика, Карлсон уже знал, что это такое.

2022

Учительница симметрии

Малыш был придворным парикмахером. То есть его называли «придворный парикмахер», хотя господин Карлос, сын Карлоса, вовсе не был королём.

Господин Карлос был диктатором.

И ещё господин Карлос был человеком со странностями ― его управлению принадлежал целый мир. В нём были земли африканские, земли индийские, земли тихоокеанские, земли латиноамериканские и земли, каким-то чудом застрявшие посреди океана.

Он распоряжался ими очень давно и пережил несколько войн из тех, что полыхали неподалёку, и провёл множество войн в своих владениях.

Восстания были безжалостно подавлены, и теперь в империи господина Карлоса царил мир.

Он был назван светочем нации. Один знаменитый мореплаватель был уже признан вторым по значимости национальным героем после господина Карлоса. Или же господина Карлоса признали таким же знаменитым, как этот мореплаватель, который впервые обогнул и впервые посетил.

Статуи обоих, впрочем, стояли рядом и были одного размера.

Господин Карлос, однако, ничего не посещал.

Он был затворник.

Ничего не было известно о господине Карлосе ― ни то, как он живёт, ни когда он встаёт. Никто даже не знал, был ли он женат.

А обслуга господина Карлоса была выписана из дальних стран и не знала языка великой империи, над которой не заходило солнце. Французский повар попытался изучить родной язык господина Карлоса, польстившись на шипящие, будто жир на сковородке, звуки, да тут же отправился обратно под сень своей знаменитой ажурной башни.

Остальная обслуга была умнее.

Поэтому Малыш, а говоря официальным языком, парикмахер Свантессон лишних вопросов не задавал, а стриг да брил своего хозяина в полном молчании.

Собственно, и господином Карлосом называл его Свантессон про себя. Все поданные называли его Карлуш Второй, начисто забыв о том, чем прославился первый. Свантессон брил и стриг, и ничто не нарушало его безмятежного распорядка. Он отправлялся во дворец, будто гвардеец в свой караул, а потом возвращался обратно в свою квартирку, утопающую в цветах. Свантессон брил и стриг, и ничто не нарушало его безмятежного распорядка. Он отправлялся во дворец, будто гвардеец в свой караул, а потом возвращался обратно в свою квартирку, утопающую в цветах. В комнатах всё было выдержано в духе того времени, когда империя только расправляла паруса. Над кроватью даже висел старинный пистолет, и хозяйка уверяла, что настоящий. Как-то парикмахер встал с ногами на матрас и заглянул в единственный глаз страшного чудовища. Обнаружив там пыж и нерастраченную пулю, он вернул их обратно.

Ему всегда приветливо улыбалась хозяйка (не произнося, впрочем, ни слова). Свантессону хозяйка нравилась, и он много раз представлял, как он положит руку ей на плечо, а потом они рухнут в пучину матраса, прибой одеяла накроет их и останется только жаркий шепот, где все слова будут состоять из звука «ш-ш-ш».

Но дни шли за днями, а ничего не происходило. Парикмахер так и не узнал никакой тайны. Уши у клиента были, кстати сказать, обычные, человеческие. Свантессон шёл во дворец, господин Карлос появлялся из боковой двери (он делал ровно одиннадцать шагов и садился в кресло). Потом Свантессон брил его, и господин Карлос, беззвучно покидал комнату через другую дверь, сделав уже тринадцать шагов.

Хозяйка всё так же улыбалась парикмахеру, и время застыло, как солнце над империей господина Карлоса, которая, как было понятно, вовсе не была империей.

Но вот однажды, вернувшись домой, парикмахер Свантессон обнаружил перемену. Хозяйка показывала ему щенка.

Щенок был очень мил, и они одновременно наклонились к нему.

А наклонившись, они с размаху стукнулись лбами. Свантессон успел подхватить женщину, которая захлёбывалась своим взволнованным «ш-ш-ш». Они неловко упали на кровать Свантессона, и матрас принял их, как море, ― всколыхнувшись. Одеяло спутало Свантессону ноги, но в ухо уже лилось настойчивое, как волна, «ш-ш-ш».

Он очнулся нескоро, и долго глядел в далёкий, полный лепнины, потолок. «Всю жизнь я мечтал о собаке», ― отчего-то вспомнил Свантессон.

Но по комнатам уже разносился запах кофе.

В этот день он выучил своё первое слово из языка империи.