Птица-лира

Джек застегнул кожаную куртку, надвинул пониже кепку – прохожие оглядывались на него и шептали его имя.

– Он в Голуэе с другой женщиной, а ты тут со мной. Что-то не заладилось.

– Мы доверяем друг другу, – устало возразила она.

– Вернись ко мне, – предложил он.

Она рассмеялась:

– Мало ты меня обманывал?

– Тебя я не обманывал. Я тебе говорил. Ты единственная, кому я не изменял.

Бо поглядела на него недоверчиво. Ему так и не удалось ее убедить. Тем более что измену он и она понимали по-разному. «Технически» его пребывание в клубе среди толпы почти голых девиц, которые только что его не облизывали, можно и не считать изменой – но разве он когда-нибудь отказывался от их прикосновений, поглаживаний? Разве он в чем-нибудь отказывал себе?

– Такая я особенная? – переспросила она циничным тоном, словно готовую реплику в пьесе подала.

– Как ты можешь даже спрашивать? – возмутился он. – Конечно же ты особенная! И кто-то должен каждый день тебе об этом напоминать, – ласково добавил он.

– Он постоянно мне напоминает, – тускло ответила она. – Спокойной ночи, Джек.

Он протянул руку, провел большим пальцем по ее скуле, как делал всегда. Знакомый запах сигаретного дыма.

– Пора бы тебе бросить курить, Джек.

– И тогда ты вернешься?

Она закатила глаза, но уже не сердилась.

– И тогда ты бросишь курить?

Он усмехнулся:

– Благополучно тебе добраться до дома, крошка Бо-Пип.

Она осталась стоять возле паба – в окружении десятка болтающих и смеющихся курильщиков, одна. Пыталась припомнить, когда в последний раз Соломон похвалил ее или назвал особенной. Припомнить не удалось. Но они вместе уже два года, так обычно и бывает, ведь правда? Чувства притупляются – это естественный процесс. По крайней мере, он ей верен, на это она может положиться, во всяком случае, до сих пор полагалась. Она могла не беспокоиться, если он где-то проводил вечер, возвращался поздно, – он не из таковских. Сейчас она могла думать только об одном – мысленно перебирала все ситуации, когда он ее отговаривал, добивался, чтобы она изменила свой подход, и всегда таким успокоительным, снисходительным тоном. Но ведь и это естественные последствия совмещения работы и личной жизни, некуда друг от друга деться, одно накладывается на другое, границы размываются, а в целом у них все хорошо, уговаривала она себя. Возможно, следовало бы установить более жесткие правила, чтобы их отношения не отражались на работе. Довольно звукооператору спорить с режиссером и продюсером, в других местах он же этого не делает. Но тут же Бо напомнила себе, как часто ей бывает необходима отрезвляющая критика. Она во все бросается стремглав, Соломон помогает ей взглянуть на ситуацию под другим углом. Эти ракурсы кажутся очевидными, когда он их укажет, но поначалу она их не замечает. Вместе они отличная команда.

А иногда, особенно сейчас, кажется, что вовсе не команда. И это конечно же тоже вполне естественно.

Соломон выругался и сунул телефон в карман. На дворе все еще светло, только-только начинает смеркаться, летний вечер тянется долго. Он сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь отойти от услышанного. Тащить Лору в Дублин в шоу талантов – ничего равного этой идиотской, чудовищно нелепой затее Бо еще не выдумывала. Но и отказаться вот так с ходу он не вправе. Придется рассказать Лоре и выяснить, что она об этом думает. Это ее жизнь, а не его. Нельзя так глубоко увязать в чужих проблемах, нельзя так остро реагировать на все вокруг. В его обязанности не входит гасить чужой пожар, в его обязанности не входит переживать за других, но так уж он устроен, всегда был таким. Ничего с собой не поделаешь. Он и в юности старался примирить парочку, если думал, что поссорились они по глупости. Пытался уладить любое недоразумение, даже если сам был вовсе к нему не причастен. Выступал арбитром. Советчиком. Миротворцем. Переживал порой сильнее самих участников, словно под увеличительным стеклом в нем гипертрофированно отражалась чужая боль, гнев, несправедливость. Он знает это за собой и понимает, что пора бы остановиться, – но не может.

По крайней мере, гнев улегся, и ему уже не жарко. От прохладного морского ветерка по телу побежали мурашки. Надо бы стрельнуть сигарету, он курит, лишь когда разволнуется или напьется, а сейчас, пожалуй, и то и другое. Но в этот момент он услышал музыку – и замер на месте с сильно бьющимся сердцем.