Птица малая

Ему требовалась передышка, пауза хотя бы в несколько дней, однако встреча была уже назначена. И ему пришлось встретиться с Софией Мендес на второй день после возвращения из Африки, в ресторане кампуса, где подавали турецкий кофе, являвшийся для нее жизненно необходимым и часто употребляемым топливом. На следующее утро Эмилио пораньше явился в кофейню и сел подальше от входа, так чтобы видеть дверь, безмолвно впитывая окружавшие его волны смеха и остроумных и пустых разговоров, заново привыкая к английскому языку. Даже если бы ему не пришлось провести предыдущие три года в полевой обстановке, а перед этим более десяти лет в иезуитской школе, он все равно чувствовал бы себя чужаком в обществе этих студентов – молодых людей в броских и ярких, сложным образом плиссированных куртках, подчеркивавших ширину плеч и зауженных в талии, восхитительных молодых женщин, наделенных осиными талиями, облаченных в платья из переливчатых тканей цвета лепестков пиона и мороженого. Он был заворожен совершенством ухода за внешностью и внимания к деталям: укладкой волос, изяществом обуви, идеальным подбором косметики… Невольно вспомнились неглубокие могилы Судана, и он подавил гнев, понимая, что источником его отчасти является утомление. София Мендес вступила в этот сад рукотворных радостей земных и в его собственное жесткое неприятие этой роскоши вполне осмысленно и целенаправленно. Заметив ее, каким-то образом осознав, что это именно та женщина, которую он ждет, Эмилио вспомнил слова мадридской учительницы танцев о том, каким образом должна держаться идеальная испанская танцовщица.

– Голова вверх, княжеская поза. Спина прямая, руки suavamente articuladas[8]. Груди, – продолжила она чуть неуместно, отчего он рассмеялся, – как бычьи рога, но suave, no rígido[9].

Мендес держалась настолько хорошо, что, поднявшись ей навстечу, он удивился, что ростом она оказалась чуть выше пяти футов. Волосы гладко зачесаны на традиционный манер, красная блузка и черная юбка. Трудно было представить больший контраст с окружавшими их студентками.

Приподняв брови, она коротко пожала его руку и оглянулась на толпу, сквозь которую только что прошла.

– Милы… прямо полная ваза срезанных цветов, – аккуратно и холодно определила София.

И тут юношеский пыл и девичьи чары разом обрели в его глазах какой-то временный характер. Эмилио вдруг увидел, кого из этой молодежи ждет уродливая старость, кто из них уже скоро расплывется и кто скоро расстанется с юношеской блажью и мечтаниями о славе. И Эмилио изумился точности, с которой этот образ соответствовал его настроению, да, наверное, и ее собственному.

И все. Месяц за месяцем никаких разговоров на общие темы. Они встречались три раза в неделю для собеседования, которое скорее напоминало Сандосу безжалостный допрос. Скоро выяснилось, что он в состоянии выдержать всего девяносто минут подобного разговора за раз; такой сеанс выматывал его полностью до конца дня, так что ему сложно было сконцентрироваться на элементарном курсе латыни и семинарах для выпускников, которые он должен был проводить во время своего пребывания в университете. София никогда не здоровалась и не предлагала поболтать. Войдя в кабинку, она сразу же открывала блокнот и начинала расспрашивать его о способах, которыми он овладевал языками, о тех хитростях, которые изобретал, о привычках, которые у него появлялись, о методах, которые он вырабатывал почти инстинктивно, и, конечно же, о более формальных и академических техниках, которые он использовал при овладении языком почти непроизвольно. Когда он пробовал несколько оживить сеансы шутками, отступлениями, анекдотами, София без всякого интереса взирала на него, пока он не сдавался и не возвращался к теме.

Любезности вызывали открытую враждебность. Однажды, в самом начале собеседований, он поднялся, как только она села, и ответил на ее первый деловой вопрос изящным и ироничным поклоном в стиле Сизара Ромеро:[10] «Доброе утро, сеньорита Мендес. Как поживаете? Как вам сегодняшняя погода? Не хотите ли печенья к своему кофе?»

София смотрела на него сузившимися непроницаемыми глазами, пока он, стоя, ожидал от нее живого… что там, простого вежливого приветствия.

– Испанский идальго при всем его благородстве не имеет никакого отношения к нашим собеседованиям, – невозмутимо отозвалась она, помолчала мгновение, а потом взгляд ее вернулся к блокноту. – Вернемся к нашим занятиям, хорошо?