Птица Мамыра

Только себе. Потому как руки были всегда в коричневых подпалинах и синюшных точках; обломанные ногти – жёлтого цвета, с вечной траурной каймой. В седьмом классе при очередном эксперименте ему поранило мочку левого уха, просто срезало крохотный кусочек снизу, и всё. Видимо, каким-то осколком железа или стекла. Тая не спрашивала, потому что всё равно бесполезно.

Кровищи было… В панике она заливала йодом ухо, а попутно и щёку, прикладывала огромные комки бинта, которые страшными мясными розами падали на высокие ящики из-под яблок, заменяющие экспериментатору лабораторный стол.

Кое-как получилось остановить кровь и залепить пластырем. Два дня удавалось прятать ухо от бабушки, прикрывая его длинными лохмами и смываясь из дома с раннего утра. На третий заметили, конечно, и разразился скандал.

Допрашивали обоих на их кухне с криками, угрозами, слезами и валидолом. Димка чем-то отбрёхивался, Тая молчала как партизан, упорно воткнувшись взглядом в чугунный сифон раковины.

Ясно, что не добились ничего.

А мочка обрубленной осталась навсегда. Она как-то немного, слегка будто подвернулась к щеке и стала чуть-чуть короче правой. А так ничего. Димкины патлы всё занавешивали.

Начиналась дружба со всем, что горит и взрывается, как и у всех, с карбида и спичек. Потом – обычный набор начинающего взрывотехника: марганцовка, алюминиевая и магниевая стружка, глицерин, аммиачная селитра, целлулоид…

Шипя и дымя, летели из рук Димки-третьеклассника ракеты, сделанные из алюминиевого цилиндрика из-под валидола и целлулоидной плёнки с диафильмами, которых в бабушкиных запасах нашлась целая здоровенная коробка. И всего-то надо было – туго свернуть плёнку, запихать её в патрончик и проткнуть иглой дырку в крышке. Потом той же иглой – раскалённой – дотронуться через дырку до горючего материала, и… – восторг.

Потом были карбидные бомбы в бутылке из-под шампанского, дымовухи, взрывпакеты. Бертолетова соль и мечта о белом фосфоре.

Таю немного пугало то буйное эйфорическое состояние, в которое впадал Димка, когда от его рук взрывались, искрили, дымили самодельные бомбы. Но остановить его было невозможно, приходилось терпеть и приноравливаться.

С каким-то тоскливым чувством, сидя в подвале на деревянном чурбаке, она наблюдала, как Димкины руки соскребают серу со спичек, добавляют ещё штук пятнадцать просто отрезанных головок, затем заворачивают всё в шар с помощью чёрной изоленты, приматывают подобие бикфордова шнура – косой заборчик из тех же спичек…

Ура!.. Бомба летела огненным салютом, плюясь яркими вспышками загорающихся поочерёдно спичечных головок…

Испытывали на стройке – их «полигоне» – в тёмное время суток. Бабушке внук набрехал, что занимается исследованием «Поведение насекомых, ведущих ночной образ жизни», и выторговал право на пятнадцать-двадцать минут исчезать из дома вместе с Таей с наступлением полной темноты. Для убедительности держал на своём подоконнике банку с парой-тройкой пауков или каких-нибудь многоножек, таская её как маскировку каждый вечер туда-сюда.

– Не противодействуйте, Келбет Гумаровна, – трогая соседку за плечо и ни на йоту не веря своим словам, горячо просила мама Аля, когда они с Прекрасной Казашкой пили на кухне чай, ожидая юных натуралистов. – Ну что здесь плохого? Ребёнок – смотрите – имеет постоянное увлечение – раз. Интересуется живой природой. Стремится наблюдать – два. Потом научится делать выводы. Приобретает практические навыки – три. Почём мы знаем – может, это станет впоследствии его профессией… Какой, какой… Учёного, конечно. Исследователя. Мы же, взрослые, легко можем разрушить хрупкие ростки, способности, которые дала ребёнку природа. И потом, что вы переживаете, с ним же Таюша.

«Как же… разрушишь их, – думала Прекрасная Казашка, слушая мамы-Алины речи молча, подперев кулаком подбородок и слегка покачивая в такт головой. – Калёным железом разве только…»

Многое бы она отдала, чтобы хоть на секунду поверить в то, что с такой страстью внушала ей соседка. Из всех Алиных слов листом подорожника на душу ложилась только одна фраза – «с ним же Таюша».

Так они сидели над чашками с остывающим чаем перед окном, открытым в душный, тёмный июльский вечер: одна слушая, вторая убеждая. А шестиклассник Димка, получивший к этому времени бертолетову соль, на своём полигоне проверял её детонирующие свойства с помощью молотка и железного параллелепипеда-наковаленки.

…Это «увлечение» ещё как стало его будущей профессией. И вырос из него уникальный специалист. А начало положило именно то, чем он занимался поздними вечерами на заброшенной стройке. Только это была, конечно, совсем другая профессия, не та, о которой мечтали его бабушка с Таиной мамой у них на кухне…

– Валера, нассы в глаза.

– А?

– Полную кошёлку прёт, холодильщик чёртов. И ртом и жопой хватает…

– Озлилась ты на него, видать. С холодильником чего было, вызывать пришлось?

– Да уж… Кость в морозилке отдирала, дыру проткнула. Газ весь вышел. И – куда деваться! Чтоб его разорвало…

– Три шкуры содрал?

– И деньгами! И водкой! И банку тушёнки! И ржёт! Ну, говорит, поди тогда новый купи!