Птица огня

Девушка изменилась. Не резко, не в один миг, а постепенно и, можно сказать, – закономерно. Покраснела помидором. Глаза налились кровью. Челюсти сжались. Зубы заскрипели. Ладони собрались в кулаки. Внезапно она схватила стол, за которым сидел этот раздражающий музыкант, и с какой-то невообразимой легкостью подбросила его в воздух. Тарелка с кашей врезалась музыканту в лицо, пиво брызнуло на стены. Стол подлетел, ударился в оконную раму, будто хотел с перепугу выскочить наружу, но формой не вышел, не пролез в отверстие. Зазвенело, посыпалось стекло мелкой крошкой.

Сардан не успел еще ничего сообразить, а девушка уже схватила его за грудки, встряхнула, как пустой, бесформенный мешок, и принялась лупить по вымазанной в каше морде. Раз, второй, решила – слишком слабо, для третьего замахнулась так, что чуть ли не через весь кабак кулак пронесла.

– Бунт на борту! – заревел кто-то из пьяниц.

Двое, трое или все разом – в свалке тел не разобрать – бросились в потасовку, схватили бешеную за пояс, попытались оттащить от растерянной жертвы.

– Аши, не буянь!

– За руки ее! Уймись, дура!

Хотели навалиться на девушку всей толпой, но не тут-то было! Она ловко выкрутилась, выскользнула, змеясь как вода из ладоней, взметнулась в воздух и невероятным двойным ударом в полете отбросила сразу нескольких нападавших. Те разом отхлынули, почуяли недоброе. Девушка снова подскочила, перекувыркнулась в воздухе и коленями приземлилась кому-то куда-то. Раздался то ли вскрик, то ли писк. Не теряя времени, она перекатилась по полу, врезала ногой одному, накинулась на другого, попутно в больное место пнув третьего. Как взбесившаяся львица она носилась по всему кабаку под многоголосые вопли, да с такой скоростью, что не успевал музыкант найти ее взглядом в одном углу, как она уже драла кого-то в другом.

– От меня что-то отвалилось! – взвизгнул стражник, ощупывая свое тело.

Девушка набросилась на него (в который раз), сбила коленом и помчалась к следующей жертве. Пержо попытался привстать – ему пока досталось меньше всех.

– Чей-то там катится? Мужики, там чьи-то яйца покатились!

– Машо, то твои, наверное. Ой! Отстань!

Музыкант вжался в стену, но тщетно – девушка заметила движение и бросилась на него со скоростью стрелы. Но все равно не успела. Из кухни выскочил упитанный повар и сходу сбил дикарку на лету сковородкой. Она не взвизгнула. Вообще не издала никакого звука, но, пробив стекло, вылетела из кабака и с грохотом закувыркалась по земле где-то там снаружи. Стоило Сардану подумать, что бойня закончена, как мимо него сквозь окно ворвалась чья-то рычащая фигура. Повар взмахнул сковородкой второй раз, и рычащая фигура второй раз улетела на улицу. Этот весомый аргумент оказался последним.

Повар покинул кабак и хлопнул дверью. Из-под завалов неспешно выбирались жертвы погрома. Кого-то вытягивали из обломков за руки. Потом собрались, отряхнулись и отправились в соседний кабак.

Сардан напялил на спину ящик с инструментами и тоже поспешил куда-нибудь. Он подумал, что повар может вернуться и потребовать плату за холодную кашу у него на лице. А сковородка способна перебить самые разумные доводы.

Он вышел из дверей и, сворачивая за угол, услышал:

– Четвертый раз уже! Ты вконец озверела, что ли, святые боги?! Четвертый раз! Ашаяти, за неделю – четвертый раз! Тебя надо в клетке со зверьми держать, ты совсем поехала? Вообще?!

Сардан заторопился, сбежал по разбитой лесенке мимо какого-то старинного храма и вышел было на параллельную торговую улочку, но неожиданно почувствовал, что идти стало тяжелее. Настолько тяжелее, что он и шага ступить не мог, а потом и вовсе его потянуло назад. Он обернулся. Позади стояла та самая бешеная служанка из таверны и держала его за ручку ящика. Она опустила голову, скривила плаксиво губы и казалась вновь той маленькой, хрупкой девчонкой, какой он увидел ее впервые. Разве что красная ленточка в волосах совсем скосилась и разорвалась.

– Меня уволили, – сказала она почти шепотом.

– Как жаль, – растерялся Сардан.

– Из-за вас, – добавила девушка.

– Из-за меня? – удивился Сардан.

– Из-за вас.

– Но ведь я и…

– И что теперь?

– Ну…

– В комнату меня больше не пустят. Она над кабаком осталась. Денег нет, ничего нет… Все из-за вас, из-за вашей каши холодной, из-за ваших потных нежностей… Что мне от ваших капризов? Опять на улицу?.. Из-за вашего нытья, жалоб этих бесконечных… Убить бы вас насмерть… – она на секунду замерла, вздохнула тяжко. – Надоело… Столько сил! И все?! Такие они у меня наглые – мечты, что ли? Пожить чуток как человек. Хоть немного, чуть-чуть. И все?.. Назад туда, на дно?.. А сил-то сколько… И все опять возвращается к тому, чем я надеялась мне больше никогда не придется заниматься, – с каждой фразой ее голос становился все жестче, все грубее.

Она внезапно выставила вперед бедро левой ноги и выхватила с невообразимой скоростью непонятно откуда здоровенный клинок – пока не меч, но уже совсем и не ножичек какой, размером с локоть точно. И улыбнулась так, как улыбается одна только смерть.