Птица разрыва

вот куст, и он неотделим
от обруча воскресших губ,
необрываемого «о», –
о куст, о в горле веток ком,
о боратынский бедный опыт,
обглоданное «о» куста,
о камень, я хотел быть камнем,
чтобы сказали, это – камень,
лежит державиным, но я –
одна из этих мокрых веток,
кривых, облупленных, ненужных,
и разве что весной несрочной
усядется здесь птица фет
и запоет.

«ленивый снег в каком-то пёсьем виде…»

ленивый снег в каком-то пёсьем виде
зализан на загривке и боках,
следы ботинок – сладкие зевки,
остановись, порыв исчезновенья.

дай лапу мне, непрожитое поле,

и распахни, как звенья скулежа,
ряды деревьев, но что там на самом деле,
на горизонте, лес или межа,

или фаланга фермерского сада

и дом с венком омелы на стене,
или кладбищенский забор, отсюда
не разглядеть, да и не надо мне.

Часть вторая

«лежит земля, которая – восток…»

лежит земля, которая – восток,
скорее тихий жест, чем долгий лес
на карте окружной, чем зоркий свист
и павший лист, его осенний хруст.

переезжая реку, говорю

воде, как я ее люблю,
стекающую с темных гор,
простой плацкарт ее и разговор,

и берега стоят – скупая весть

о вереске; тумана сизый воск
висит между амбаров и берез,
которые придумал роберт фрост.

здесь фростом стынет мутная природа,

гравийный путь и ржавые ворота,
надлом холма и близкое болото –
всё тихое имущество рассвета.

фрост

такое здесь чужое, что – своё,
я повторяю, – как игре на скрипке,
учился он латыни

, – луч сквозь ветвилегчайший шевелится «ла-ла-ли»,
и яблоки ударных гласных все на месте,
висят, свободные, я не могу смахнуть
нелепость эту с глаз, – так было