Птица скорби

Тогда мама поманила Куфе, надеясь, что он поднимется на ноги, но малыш просто развернулся и пополз в её сторону. Мамины щёки запунцовели от досады: подхватив сына, она отправилась будить Бо Шитали. Через несколько минут обе они скрылись на кухне. Папа остался один перед телевизором.

Подхватив плетёную корзину лубанго с листьями тыквы, я поставила её на крышу для просушки, а потом мы уселись ужинать. Маисовая каша с простоквашей была любимым блюдом Бо Шитали, но сегодня она поменялась ролями с моим младшим братом: Куфе наворачивал за обе щёки, а Бо Шитали даже к ней не притронулась. Али тоже не страдал плохим аппетитом, а я трещала без умолку, стараясь развеселить Тате. Наверное, он устал от моей болтовни, потому что молча поднялся и вышел из столовой, обдав нас парами алкоголя. И, как назло, в этот же самый момент Куфе сполз с маминых коленей и затопал по комнате.

На следующий день, третьего июля 1995 года, Куфе исполнялось два годика. Страна праздновала День народного единства, Тате был на работе, а мне предстояло сопровождать маму в больницу для ежемесячного обследования Куфе. Все выходные Бо Шитали нездоровилось, но в понедельник она встала пораньше, натёрла полы мастикой и отполировала их. Мама всё же побоялась брать с собой Бо Шитали, и правильно сделала. Потому что я видела, как её стошнило за домом. Я ещё тогда подумала, что секретов у меня прибавилось.

Я тащила за мамой пакет с подгузниками и питьём для Куфе, по дороге развлекая себя чтением вывесок. Прохожие удивлённо оборачивались – ведь в Лусаке далеко не каждый ребёнок ходит в школу. Чтобы попасть из Нортмида в Чипата[27], где и располагалась ближайшая больница, нужно идти через район Гарденс. Увы, этот маршрут точно совпадал с течением сточных вод, так что второй моей заботой было не свалиться в узкую канаву с зелёной жижей.

Вот мы и пришли. За бетонным забором – ряд приземистых зданий, на входе – металлическая табличка: «Больница Чипата. Министерство здравоохранения Замбии». Рядом на дереве кто-то прилепил бумажку: «Сделайте пожертвование и получите благословение».

Мы входим через ворота на территорию больницы и видим длинную очередь в детскую поликлинику, которая перед дверьми разделяется надвое – для грудничков и для детей до пяти лет. Таких, как Куфе, гораздо больше, и я понимаю, что ради мамы придётся набраться терпения и не ныть – она и без того куксится, словно объелась импвы[28]. Очередь понемногу двигается, я слоняюсь меж деревьев и читаю вслух объявления, иногда отступая в сторону, чтобы пропустить медсестёр в белых халатах и туфлях на плоской подошве.

Наконец мама зовёт меня, и мы заходим в поликлинику. Прежде чем попасть на приём, нужно взвесить ребёнка на допотопных весах с гирьками. Дети маленькие, балуются, им хочется всё потрогать, и медбрат уже замучился с ними справляться.

– Пять килограммов, – объявляет он. – Ваш – шесть килограммов. – Каждой мамаше он вручает бумажку о прохождении взвешивания.

В комнате стоит ужасный гвалт – дети плачут, мамаши срываются на них, но медбрат продолжает делать свою работу:

– Десять килограммов. Пятнадцать. Двенадцать.

Потные детские лица блестят, словно навазелиненные, и я отмечаю про себя, что на фоне остальных Куфе выглядит самым мелким и болезненным. Медбрат, сам пухленький, как ребёнок, продолжает взвешивать детей, мамаши довольно кивают и отходят в сторону. Лицо моей мамы покрывается красными пятнами – она переживает за Куфе, который для неё, конечно же, лучше всех. Она рассеянно улыбается и ждёт своей очереди. Я кручу головой – тут все стены обклеены плакатами. На одном – только слова: «По внешнему виду диагноз не определить». На втором – худая и полная женщины держатся за руки, и надпись над полненькой: «Это Мусонда, она ВИЧ-инфицированная». На третьем – картинка со счастливой матерью и младенцем: «Грудное вскармливание очень полезно для вашего ребёнка». На четвёртом изображён человек, которого тошнит: «Симптомы холеры – диарея, тошнота, рвота, обезвоживание».

Может, у Куфе холера? И у Бо Шитали тоже?

Наша очередь. Мама ставит Куфе на весы и замирает в ожидании. Куфе кряхтит и усаживается на платформу, подобрав ноги. Немного покачавшись, платформа приходит в равновесие благодаря передвигаемым гирькам. Нахмурившись, медбрат спрашивает:

– Восемь килограммов? Сколько ему?

– Два годика, – говорит мама. Она опять расковыряла до крови очередной палец и поспешно вытирает его о читенге.

– Хорошо, мадам, подойдите вон к тому столу и сообщите вес вашего ребёнка.

Мама берёт у медбрата бумажку, подхватывает Куфе и шагает по коридору. На лице её написано упрямое выражение, за которым скрывается тревога. Напоминание о том, что Куфе слишком слабенький, больно ранит её. Она и в церкви так реагирует, когда ей говорят. Я тоже волнуюсь за Куфе, но боюсь говорить об этом вслух, чтобы мама меня не отшлёпала.