Птица солнца

Лампа, подвешенная на цепи в каюте на корме, озаряла их лица неестественным светом, выделяя щеки и носы, но глаза оставляя в тени. Они собрались вокруг стола и мрачно слушали вестника с севера. Хотя вестник был молод и, по-видимому, успел прослужить не больше года, но его высокое происхождение сказывалось, и докладывал он уверенно.

Он описывал волнения, наблюдавшиеся у северных границ в последние несколько недель: небольшие инциденты, замеченные перемещения масс людей в отдалении, дым и огни больших биваков. Шпионы доносили о странных происшествиях, о новом боге с когтями льва, который поведет племена в земли, богатые травой и водой. Разведчики сообщили: на реке появилось много дравских кораблей, всюду какие-то передвижения, встречи неизвестно кого неизвестно с кем.

Отсюда — ощущение беспокойства, давления на границу; напряжение растет, происходит что-то необычное. Вдали собираются грозовые тучи, виден блеск молний. Что-то чувствуется, но не осознается, знамения загадочны.

Ланнон слушал спокойно, чуть нахмурившись, подперев подбородок кулаком; глаза его оставались в тени.

— Мой командир просил передать, что боится, как бы не решили, будто он все придумал и поддался воображению.

— Нет. — Ланнон отбросил просьбу юноши отнестись к донесению серьезно. — Я хорошо знаю старого Мармона. Он не примет земляного червя за змею.

— Есть еще кое-что, — юноша положил на стол кожаную сумку. Развязал ее и достал несколько металлических предметов.

— Один из речных дозоров перехватил отряд дикарей, пытавшихся переправиться ночью. У них у всех было это.

Ланнон взял тяжелый наконечник копья и с любопытством осмотрел. Форма и техника изготовления не оставляли сомнений, и Ланнон взглянул на Хая.

— Ну? — И укрепился в своем мнении, когда Хай ответил:

— Дравские. Несомненно.

— У варваров?

— Возможно, взяты у убитых дравов или украдены.

— Может быть. — Ланнон кивнул. Он долго молчал, потом посмотрел на молодого воина. — Молодец.

Парень вспыхнул от удовольствия. Ланнон повернулся к Хаббакуку Лалу.

— Можешь доставить нас за ночь в Опет? Капитан улыбнулся и кивнул.

Ланнон и Хай стояли на корме и смотрели, как их остров исчезает в темноте. Галера шла быстро, оставляя сверкающий в свете луны след.

— Когда-то еще мы вернемся сюда, Хай, — негромко сказал Ланнон, и Хай рядом с ним беспокойно пошевелился, но ничего не ответил. — Я чувствую, что оставляю что-то. Что-то ценное, чего у меня никогда больше не будет, — продолжал Ланнон. — А ты чувствуешь это, Хай?

— Может, это наша молодость, Ланнон? Что если в эти последние дни она кончилась?

Они молчали, раскачиваясь вместе с галерой под мерное движение весел. Когда остров исчез, Ланнон заговорил снова.

— Я посылаю тебя на границу, Хай. Будь моими глазами и ушами, старый друг.

* * *

— Это ненадолго, сердце мое, — извинялся Хай, хотя Танит, поглощенная изящным поеданием лилового винограда, ничего не сказала. — Я вернусь, прежде чем ты поймешь, что я уходил.

Танит поморщилась, будто ей попалась кислая виноградина, и Хай с досадой поглядел ей в лицо. Оно было спокойным, милым и неуступчивым, как лицо самой богини.

Хай изучил все настроения Танит, каждое выражение и наклон головы, выдававшие их. Он с восхищением следил за ее превращением из ребенка в зрелую женщину — так из почки распускается цветок, он изучал ее с терпением и преданностью любви, но не знал, как рассеять такое настроение.

Танит кончиком языка облизала пальцы и с интересом принялась разглядывать свою руку, поворачивая ее и подставляя под свет.

— Царь больше никому не может доверить это поручение. Речь о деле величайшей важности, — продолжил Хай.

— Конечно, — прошептала Танит, по-прежнему осматривая руку. — А еще никто другой не может с ним рыбачить.

— Послушай, Танит, — попробовал втолковать ей Хай, — мы с Ланноном друзья с детства. Прежде мы с ним часто бывали на островах. Это как паломничество в нашу юность.

— А я в это время сижу с набитым тобой животом, одна.

— Но ведь всего пять дней.

— Всего пять дней! — передразнила Танит, и щеки ее вспыхнули, показывая, что настроение ее меняется от льда к пламени. — Клянусь моей любовью к богине, я тебя не понимаю! Ты заявляешь, что любишь меня, но стоит Ланнону поманить, и ты бежишь к нему, взвизгивая, как щенок, и подставляя живот, чтобы он мог почесать его.

— Танит! — Хай улыбнулся. — Ты ревнуешь!

— Ревную! — закричала Танит и схватила чашу с фруктами. — Я тебе покажу ревность! — Она швырнула чашу и, пока та летела, стала искать новый снаряд.

Старая Айна, дремавшая на солнце в глубине террасы, проснулась и присоединилась к Хаю в его бегстве от этой бури. Они нашли убежище за углом стены. Оттуда Хай провел осторожную разведку поля битвы и обнаружил, что оно пустынно, но где-то в доме плачет Танит.

— Где она? — спросила Айна.

— В доме, — ответил Хай, вычесывая фрукты из бороды и стряхивая брызги вина с одежды.

— Что она делает?

— Плачет.

— Иди к ней, — приказала Айна.

— А если она снова набросится на меня? — опасливо спросил Хай.