Птица у твоего окна (СИ)

…Сквозь туман виден кишлак. Такая себе мирная деревенька, умываемая прорывающимся сквозь клочья тумана солнцем. Хмурые сады над торчащим минаретом. Усыпанная моджахедами площадь. Недоверчивые лица, хмурые, местами злые. Временами – просящие лица. Лицо муллы – замкнутое, затаенное… Мальчик, черный, как галчонок, оборванный, цепляется за БТР, хочет прокатиться…

Скалы. Обветренные, серые, неприветливые… Как пчелы с острыми жалами летят из-за них пули, щелкают по бортам бронемашины. Под треск автоматов падает Витек, скрученный от боли. Твое горло издает уже не крик, а надсадный вопль, звериный и страшный:

– Гады! Суки! Убью!!!

После боя был жалкий, юлящий пленник… Майор бьет его долго и методично и пленный сильно кричит и замирает, окровавленный, с багровой пеной у рта.

Кто-то пытается остановить майора:

– Не надо! Брось эту обкуренную сволочь!

Офицера хватают за руки…

Внутри твоего тела – огненный, раздражающе катающийся ком…

Подхватился, жмурясь от утреннего солнца, захлебываясь от потока солнечных лучей.

– Намаялся, бедолага, – слышен голос внизу. – У тебя не сон, а сплошное мучение. Сон отдыхом должен быть…

Сергей протер глаза. Поезд мчался сквозь утренний мигающий лес. Пассажиры уже проснулись и сновали с полотенцами, шуршали газетами, хрустели бутербродами. Движение поезда и мирная суета успокоили Сергея.

Он вышел в тамбур. Здесь пахло мазутом и дымом. Сергей попил невкусной теплой воды и щелкнул дверью.

В тамбуре стоял юноша с птичьим лицом, едва покрытым нежным пухом. Он постоянно оглядывался, видимо прятался от назойливой мамы и хотел курить.

Сергей усмехнулся.

– Ну, что, закурим?

Юнец с готовностью вынул из кармана примятую пачку:

– Классные, болгарские.

Сергей небрежно кивнул и затянулся дымом, выпростав плечи, сразу заполонив собою все пространство. Юноша курил неловко, временами покашливая.

В тамбуре показалось круглое озабоченное, заспанное лицо. Юноша тут же смял сигарету ногой. Но мать успела заметить.

– Покуриваешь, значит! Я все отцу скажу. Вот какой есть, такой и останешься, не вырастишь больше…

– Да вырос уже, – раздраженно ответил юноша и торопливо вышел вслед за мамашей.

Сергей рассмеялся, вспомнив себя, и глянул в окно. Проносились перелески, редкие темные ельники, синела озерная гладь. Краски были нежными, ласковыми, временами почти однотонными, нет пестроты, яркости…

«Родина, – подумал он. Раньше об этом не думал, относился к этому скептически, с ухмылкой. А теперь сердцем все это чувствуешь. Какое счастье вернуться сюда, жить здесь, любить и радоваться!

…Тамбур шатало, стучали колеса…

Сергей вернулся в купе.

Сосед завтракал. Обрадовался, увидев его.

– Садись служивый, ешь, смотри тут всего столько! Сам не управлюсь! Небось, голодный? А в ресторан-то не пойдешь, с деньжатами туговато, знаю, сам был солдатом. Садись!

Сергея долго упрашивать не пришлось. Слюнки текли, в животе тянуло, а тут такая роскошь – жареная курица, яйца вкрутую, сметана, свежие огурцы, лук, розовое румяное пахнущее сало…

А говорливый симпатичный пассажир, вытирая начинающие седеть усы, продолжал:

– Вот выпить хочу, а не с кем.

И добавил тихонько:

– Ну что, сержант, не составишь мне компанию?

Сергей угрюмо и небрежно кивнул и уже через секунду сосредоточенно захрустел огурцом.

В последнее время он ощущал себя хмурым, неразговорчивым и был недоверчив к людям. Но сосед располагал его чем-то неуловимо родным, братским, видимо сам был из простых, честных трудяг.

– Из Афгана?

– Оттуда.

– Сразу видно. Пострадал?

– Был ранен. А, в общем-то, обошлось. Бывает и похуже.

Сосед разлил по пластмассовым стаканчикам водку.

Через полчаса Сергей уже уверенно рассказывал.

– Сразу попал в учебку под Ташкентом. Там начался весь этот дурдом. Из нас делали советских воинов – героев, заставляли по много часов по плацу шагать, ногу держать, а то и ползком… Марш-броски, стрельба, полоса препятствий. Все бы ничего, так унижали нас страшно! Оскорбляли, били постоянно, сволочи… Помню в первый же день, когда пришивал погоны, ниток у меня не хватило. Я видел у сержанта целый моток и залез, значит, в его тумбочку и давай там шуровать! А тут он возвращается… Здоровый такой, рыжий детина. Налетел! Один удар, второй… Я ударился головой о кровать, пошла кровь. А ему плевать, он меня под зад – очко драить! Вечером – на кухню, картошку чистить. Чистили до трех ночи. Издевались над нами, гады. Били «в душу». Это так у них бить в металлические пуговицы. Тот не солдат, у кого пуговицы целы. Отжимались в туалете. По часу в противогазах бегали – всякое было! Но стрелять и водить научили! Был у нас один хороший человек – майор Мудров, специалист по дзюдо и боевому самбо. Он и каратэ неплохо знает… Он кое-чему научил, на всю жизнь пригодится. А главное – терпеть научил. Все переносить, все тяжести, беды, на лучшее надеяться. … Ну, а потом бросили нас под Кандагар. А там такое. … Зачем воевали – никому не известно. Все это сказки – про интернациональный долг и прочее… Кому-то нужна была эта бессмысленная война…

Сергей задумался, глядя в окно, потом разлил по стаканам водку.

– Давай помянем…