Птица в клетке

Я положил на сковородку мясо с луком, посолил, но чего-то все же не хватало: у мамы это блюдо всегда томилось во вкуснейшем соусе. Но сейчас мясо на глазах усыхало, лук чернел, и я плеснул туда литр воды, отчего все твердые кусочки всплыли на поверхность. Пришлось бежать к Пиммихен и запоздало просить совета; она сказала, что для загустения необходимо добавить в соус стакан муки, но от этого в нем образовались сплошные комья, а когда я попытался размять их вилкой, они просто-напросто рассыпались в порошок. Когда лишняя влага испарилась, соус действительно загустел, но мясо даже мне оказалось не по зубам. В конце концов я пропустил эти камешки через мясорубку; вкус блюда был под стать его виду.

Излишне говорить, что съестного постоянно не хватало. Мыло невероятно выросло в цене, и я таскался за ним в Нойвальдегг, где какая-то ведунья по старинке изготавливала грубые бруски в стоящей на отшибе лачуге. На такую экспедицию уходила вся вторая половина дня, а кошелек опустошался даже больше чем наполовину. На черный рынок надежды было мало: под видом хлебных талонов тебе могли всучить подделки, причем настолько халтурные, что в первой же булочной их распознавали невооруженным глазом. Мало-помалу в окрестных лесах истребляли кабанов и оленей; качество и количество мяса резко падало, а стоимость так же стремительно возрастала. Бессовестные перекупщики наживались на людском голоде, но хуже всех были мелкие лавочники, торгующие на обмен. Один алчный мясник предложил мне двести пятьдесят граммов жира за ботинки, в которых я зашел к нему в лавку!

Как-то утром, когда я на базаре встал в такую длинную очередь, какие видел только на довоенных ярмарках у аттракционов, рядом, невзирая на запрещающий знак, притормозил какой-то фермер: он высунулся из кабины грузовика и зашептал, что картошка у него дешевле той, за которой выстроилась очередь. За мной уже стоял небольшой хвост, и мне было непросто решиться на потерю места. Фермер еще больше разошелся и начал снижать цену; в конце концов я надумал хотя бы посмотреть.

Он показал мне мешок, куда помещалось больше картофеля, чем нам полагалось по норме, да и стоимость была весьма заманчивой, но, поскольку за покупками я обычно ходил пешком, такое количество оказалось и плюсом, и минусом. Читая мои мысли, фермер сказал, что сможет меня подбросить, вот только распродаст товар. Я согласился, и он сбросил мешок из кузова к моим ногам. Потом сам спрыгнул на землю и направился к кабине – у него не оказалось мелочи на сдачу; каково же было мое изумление, когда грузовик тотчас же укатил прочь. Взвалить мешок на спину я так и не сумел; на помощь пришли какие-то прохожие, сочувствуя моему бедственному положению. Этот мешок я тащил на одном плече, словно труп, и психовал, как убийца: меня в любой момент могли задержать с грузом продуктов, превышающим норму. Такой груз сам по себе выдавал преступника. Через каждую сотню метров мешок сползал на землю, после чего мне вновь приходилось дожидаться помощи; некоторые из прохожих, не желая со мной связываться, заранее переходили на другую сторону.

В какой-то момент я оставил мешок на земле, сочтя за лучшее распродать его содержимое; но люди возвращались с базара нагруженными и не хотели обременять себя дополнительной покупкой. Когда дорога пошла в гору, добрых полмешка я просто высыпал под ноги, а потом оглянулся и с досадой увидел, что прохожие не гнушаются дармовым продуктом.

До готовки окаянного картофеля дело дошло только в половине второго. Я припозднился: Эльза у меня привыкла есть в двенадцать, а Пиммихен – через полчаса после нее. Отмыв клубни от грязи, я увидел, что каждый уменьшился вдвое. Взялся чистить – и получил новый удар: черного под кожурой оказалось больше, чем белого. Я выколупывал глазки́, вырезал гниль, отчекрыживал верх, низ, бока – и клубень делался размером с игральный кубик.

Этого фермера мало было убить. Громадного мешка картофеля хватило ровно на один котелок; такое количество обошлось бы мне в десять раз дешевле, сделай я покупку честно, как все, не зная волнений и мук.

С уборкой мне тоже не везло. По маминому примеру я натирал мебель воском, но пыль липла к нему, как мед, вместе с полчищами муравьев, проложивших себе дорожки по подоконникам. При стирке меня тоже ждали неприятные открытия: какой-нибудь мелкий предмет вроде носка мог передать свой цвет целому тазу белья. Но хуже всего была глажка: отутюжишь вещь с одной стороны, так другая пойдет складками, а главное – почти на всей нашей одежде появилось клеймо в виде хорошо знакомого тупоносого треугольника.