Птица в клетке. Письма 1872–1883 годов

Короче говоря, когда я думаю и вспоминаю о Его Сиятельстве, со всей его изысканной по виду вежливостью, со всеми его галантными по виду манерами и элегантной одеждой, то прихожу к выводу, что в его характере присутствует определенное коварство. Хотелось бы мне, чтобы это было не так, но я не могу выразиться иначе. Я ни секунды не сомневаюсь в том, что Его Сиятельство хорошо образован, но, прежде чем я начну его уважать, надо задать вопрос: хороший ли он человек? То есть такой, который не культивирует в себе – принципиально и преднамеренно – ненависть, злобу, желчность и сарказм. Понимаешь, вот в чем вопрос.

Я не ответил на последнее письмо К. М. и не собираюсь этого делать. Я признателен за то, что Его Сиятельство – из сочувствия ко мне, разумеется, – пообещал купить у меня в будущем что-то еще, в особенности если он говорит серьезно, а так ли это, станет ясно со временем.

Еще одна причина, по которой я не против полежать здесь в покое несколько дней, заключается в том, что при необходимости я смогу получить от местного доктора официальную справку о том, что я не должен отправиться в Гел или что я не нуждаюсь в опекуне.

А если и этого будет мало, то, если постараться, я смогу достать и еще одну – за подписью профессора, директора заведения для рожениц в Лейдене.

Но те люди, которые вознамерятся при случае объявить о том, что семья или общество выиграет от того, что человек вроде меня будет объявлен сумасшедшим или обретет опекуна, обладают таким блестящим умом, что, возможно, разбираются в подобных вещах гораздо лучше, чем, например, местный доктор.

Ладно. Мне было бы очень приятно получить письмо от тебя в эти дни.

Син готовится к отъезду. Я много думаю о ней и жду ее скорейшего возвращения. Надеюсь, она справится.

Я какое-то время держался, продолжая работать, но в итоге понял, что нужно срочно обратиться к врачу. И сегодня утром он заверил меня, что я вскоре поправлюсь. Дошли ли до тебя те два маленьких рисунка?

До свидания, жму руку и желаю тебе столько успеха, сколько человек может выдержать.

Твой Винсент

Должен повторить, что из-за случая с Гелом, когда семья хотела установить надо мной что-то вроде опекунства по причине слабого физического здоровья, им теперь будет сложно резко сменить направление, сославшись на финансовую сторону дела, и больше не упоминать о физическом здоровье. Подобные доводы не имеют никаких оснований. Еще раз: я надеюсь, что так далеко они не зайдут.

Напиши поскорее, мне этого очень не хватает.

Ты знаешь, Тео, что я не обсуждаю ни с местным доктором, ни с профессором в Лейдене наши семейные дела, но так как я нахожусь на лечении у первого, а Син – у второго, одного моего слова достаточно, чтобы в случае необходимости противопоставить ходатайство этих двух господ другим потенциальным свидетельствам тех нескольких людей, упомянутых тобой.

242 (210). Тео Ван Гогу. Гаага, воскресенье, 2 июля 1882

Воскресенье, после полудня

Дорогой Тео,

как я уже писал накануне, я побывал в Лейдене. Син родила вчера вечером, роды были очень тяжелыми, но, слава Богу, она выжила, и ее очень милый парнишка тоже. Мы отправились туда вместе с ее матерью и ребенком – ты можешь представить, как мы ужасно волновались, не зная, каким будет ответ, когда спросили о ней медсестру в больнице. И были несказанно рады услышать: «Родила сегодня ночью… но вам нельзя с ней долго говорить». Я не скоро забуду это «вам нельзя с ней долго говорить», потому что это означало «вы все еще можете с ней поговорить», а могло быть и «вы больше с ней никогда не поговорите». Тео, я был так счастлив, когда вновь ее увидел. А она лежала рядом с окном, из которого открывался вид на сад, заполненный солнечным светом и зеленью, пребывая в своего рода дремоте от изнеможения, находясь между сном и бодрствованием, когда подняла глаза и заметила всех нас. Ах, дружище, как она смотрела и как была рада видеть нас и тому, что мы ненароком приехали ровно через 12 часов после того, как все произошло; при этом видеться разрешено всего 1 час, раз в неделю. И она очень повеселела и во всех смыслах пришла в себя, и расспрашивала нас обо всем.