Птица в клетке. Письма 1872–1883 годов

Тем не менее вторая мысль не противоречит первой, хотя, возможно, я неточно ее сформулировал. Первая мысль, для которой я не смог подобрать правильных слов, основывается не на чем-то негативном, но на чем-то позитивном.

На позитивном осознании того, что искусство – нечто более великое и возвышенное, чем наши собственные способности, навыки и знания. Что искусство хоть и создается человеком, но не является исключительно творением его рук, а произрастает из его души, и когда в связи с искусством упоминают сноровку или владение техникой, мне это отчасти напоминает то, что в религии называется фарисейством.

Самую сильную симпатию как в литературе, так и в живописи у меня вызывают те художники, у которых я вижу наисложнейшую работу души. Например, у Израэльса великолепная техника, у Воллона тоже, но я люблю больше первого, чем второго, потому что у Израэльса я вижу нечто большее и нечто совершенно иное, чем просто искусное воспроизведение тканей, игры света и тени и мастерское использование определенного цвета, – и это иное достигается благодаря точной передаче светового эффекта, материала, цвета. Именно это «нечто иное», которое я гораздо чаще нахожу в работах Израэльса, чем Воллона, присуще Элиот, а также Диккенсу.

Объясняется ли это выбором сюжетов? Нет, они тоже являются лишь следствием.

На мой взгляд, все сводится к тому, что Элиот мастерски реализует замысел, но, сверх этого и помимо этого, в ее произведениях присутствует нечто исключительно гениальное, что я мог бы определить так: читая ее книги, человек становится лучше, или, вернее, ее книги способны пробудить в человеке желание стать лучше.

Сам того не желая, в письме я уделил много внимания выставкам, хотя в действительности они меня интересуют очень мало. Сейчас я случайно подумал о них и удивился собственным мыслям. Я бы не высказался достаточно полно, если бы не оговорился, что в некоторых картинах есть нечто настолько правдивое и славное, что, вне зависимости от того, что с ними произойдет – попадут ли они в хорошие или плохие, в честные или нечестные руки, – они будут сеять добро. «Да светит свет ваш пред людьми» – полагаю, в этом долг каждого художника, однако я не имею в виду, что этот свет следует распространять посредством выставок; должен сказать, мне хочется, чтобы у нас было больше действенных способов донести искусство до публики, – свечу не следует прятать под кроватью, оставляя подсвечник пустым. Как бы то ни было, хватит об этом.

На днях я перечитал роман Элиот «Феликс Холт, радикал». Эта книга очень хорошо переведена на нидерландский язык. Надеюсь, она Вам знакома, а если нет, достаньте ее где-нибудь.

В ней представлены определенные взгляды на жизнь, которые я нахожу превосходными, и эти сложные для понимания вещи излагаются в довольно легкой манере, роман написан весьма смело, и сцены в нем выведены так, словно их нарисовал Фрэнк Холл или кто-то вроде него, – в них прослеживается похожий замысел и мировоззрение. Не многие писатели отличаются такой пронзительной честностью и добротой, как Элиот. Эта книга – «Феликс Холт, радикал» – не так известна в Нидерландах, как, например, вышедший из-под ее пера «Адам Бид»; «Сцены из жизни духовенства» тоже плохо знакомы читающей публике, и это так же печально, как то, что не все знакомы с творчеством Израэльса.

342 (284). Тео Ван Гогу. Гаага, четверг, 10 мая 1883, или около этой даты

Дорогой Тео,

я получил твое письмо с приложенными к нему 50 франками. Они стали для меня спасением и в любом случае облегчили мне жизнь. Одновременно пришло сообщение от моего друга Раппарда, но в нем не было ничего конкретного.

Это был ответ на мое письмо, он говорил, что собирается мне помочь и навестить меня, но тут же добавлял: «Здоровье опять меня подвело». Письмо заканчивалось словами: «Деньги прилагаются». Но в постскриптуме стояло: «Что ж, я срочно приеду и сам их вам привезу, буду завтра». На следующий день прибыла телеграмма: «Не приеду, пришлю письмо».

Итак, несмотря на полученное сообщение, я как бы стал участником игры в гуся: если помнишь, чтобы добыть гуся, нужно продвигаться вперед, но если тебе не повезло, ты попадаешь на другого гуся, чей клюв повернут не в ту сторону, которую нужно, и приходится отсчитывать ходы назад, до той самой клетки, с которой ты начал. Однако это не его вина – он действительно был серьезно болен, и у него последствия его хвори проявляются время от времени. Примерно тем же недугом страдала и его сестра, что вызывало у родственников немалое беспокойство, но она тоже поправилась.