Птица в клетке. Письма 1872–1883 годов

Это Раппард и я сам. Борьба, иногда страшная, борьба, как раз и отличающая нас от некоторых других, тех, кто воспринимает это не так серьезно. Для нас самих она иногда трудна: после меланхолии – немного света, немного движения вперед; кое в ком борьба не так сильна, может быть, им работается легче, но и характер развивается меньше. Внутри тебя, наверное, тоже начнется такая борьба, и я говорю: знай, ты рискуешь тем, что люди, несомненно имеющие самые добрые намерения, выведут тебя из душевного равновесия.

Если что-то в тебе говорит «ты не художник», именно тогда рисуй, старина, и этот голос тоже стихнет, но только благодаря этому. Тот, кто, чувствуя это, идет к друзьям и жалуется на свою беду, теряет часть своей мужественности, частицу того лучшего, чем он обладает. Твоими друзьями могут быть только те, кто борется с этим сам, кто своими действиями побуждает к действию тебя.

За дело нужно браться с апломбом, с уверенностью, что делаешь что-то надлежащее, как крестьянин направляет свой плуг или как наш друг исправляет наброски, все равно сам. Если у тебя нет лошади, ты сам становишься своей лошадью – здесь так поступают многие. И это следует рассматривать не как изменение, а как проникновение дальше вглубь.

Ты годами учился видеть искусство и теперь, уже зная, что хочешь делать, пойдешь дальше. Не думай, что этого мало.

Ты бываешь решительным, ты знаешь, чего хочешь.

Мне всегда очень нравилось высказывание Гюстава Доре «я обладаю воловьим терпением» – я сразу вижу в нем что-то хорошее, некую решительную честность, словом, в это высказывание вложено много, это высказывание настоящего художника. Если подумать о людях, из души которых появляется нечто подобное, то мне кажется, что рассуждения, будто в торговле предметами искусства слишком много слышат о «даре», становятся просто отвратительным вороньим карканьем. «Я обладаю терпением» – как это спокойно, как это возвышенно. Они бы так не сказали, не будь это верно именно из-за вороньего карканья. Я не художник – как это грубо, даже если думать так о себе самом. Разве человек не должен обладать терпением, разве не должен он учиться терпению у природы, учиться терпению, видя, как медленно всходят хлеба, все растет, – разве должен он считать себя законченной мертвечиной и не верить, что вырастет? Стал бы кто-нибудь сознательно препятствовать своему развитию? Я говорю об этом, чтобы показать, почему мне кажутся такой глупостью разговоры о дарах и их отсутствии.

Но кто хочет расти, тот должен упасть в землю. Вот я и говорю тебе: посади себя в землю Дренте – там ты прорастешь. Не засохни на тротуаре. Скажешь, бывают и городские растения? Ну да, но ты – жито, и твое место на ниве.

Рисунок из письма 400

Что ж, я предвижу, что сейчас, по финансовым соображениям, момент может быть неподходящим, но в то же время обстоятельства вмиг сделали бы это возможным. И если бы имелась хотя бы половинная вероятность, по-моему, ты дерзнул бы это сделать. Не думаю, что ты когда-нибудь пожалел бы об этом. Ты развивал бы лучшее, что в тебе есть, вел бы более спокойную жизнь. Ни один из нас не был бы одинок, наша работа стала бы одним целым. Вначале мы могли бы переживать минуты тревоги, мы подготовились бы к ним и настроились бы так, чтобы преодолевать их и не поворачивать назад. Не оглядываться назад, удерживать себя от этого, даже заставлять себя смотреть вперед. Но как раз в то время, когда мы вдалеке от всех друзей и знакомых, мы будем вести борьбу; никто нас не увидит, и это лучше всего – другие могут только помешать. Мы видим впереди победу, мы чувствуем ее в себе. Мы будем так заняты работой, что, положительно, сможем думать только о ней.

Я нисколько не считаю, будто говорю тебе что-то новое, и только прошу: не сражайся со своими лучшими мыслями. Подумай о том, что надо смотреть на вещи с некоторой невозмутимостью, с бодростью, а не унынием. Я вижу это даже у Милле: именно потому, что он был так серьезен, он мог сохранять присутствие духа. В этом есть нечто свойственное не всем направлениям живописи, а только направлению Милле, Израэльса, Бретона, Боутона, Херкомера и многих других. Ведь те, кто ищет истинно простое, сами так же просты, а их взгляды на жизнь так же полны доброй воли и присутствия духа, даже в страданиях.

Подумай обо всем этом, напиши обо всем этом. Это должно быть революцией, которая происходит, потому что должна произойти, – самая очевидная вещь на свете для тебя и для меня, так что я пишу об этом спокойно, и ты тоже подумаешь об этом спокойно, я не сомневаюсь. Жму руку.

Твой Винсент

402 (340). Тео Ван Гогу. Ньив-Амстердам, пятница, 2 ноября 1883

Дорогой брат,

хочу немного рассказать тебе о прогулке в Звело, деревню, где надолго останавливался Либерман и где он работал над этюдами к картине с прачками для последнего Салона.

Где проводили время также Тер Мейлен и Жюль Бакхейзен.