Птица в клетке. Повесть из цикла Эклипсис (Затмение)

Даронги напал неожиданно страстно, напористо. За время разлуки его фехтовальные навыки явно улучшились. Он с легкостью парировал прием, которым Рудра часто выбивал оружие из рук противника, чем разозлил его неимоверно. Полковника охватило возбуждение, азарт, и он начал теснить принца по-настоящему, вкладывая в удар всю силу. Он мог бы прочертить кровавую полосу в любой момент, где угодно на шее Даронги, на груди, на предплечье. Но вместо этого старался измотать своевольного любовника, доказать в очередной раз, кто сильнее. И проиграл.

Руку выше локтя ожгло болью, в недоумении он посмотрел на рукав с пятнышком крови, а дальше все произошло как в кошмарном сне, медленно-медленно, когда ты видишь все в мельчайших деталях, но ничего не можешь изменить. Левой рукой он отвел шпагу принца, не замечая, что режет ладонь, а правой нанес удар вперед и вверх, в корпус раскрывшегося противника. Руку его будто демон направил тот самый, что позволял выигрывать битвы и повергать намного более искусных и сильных врагов.

Даронги выронил шпагу и покачнулся. Рудра, еще не вполне поняв, что произошло, посмотрел на свою шпагу, на кровь на лезвии, и выронил ее тоже. Он перевел глаза на принца, на кровавое пятно, быстро расползающееся на его груди, и забыл, как дышать, как жить, как воспринимать действительность. Даронги зашатался, хватаясь за грудь, комкая рубаху, тоже не в силах вздохнуть. Рудра едва успел его подхватить и уложить навзничь.

— Нет, нет, нет, хрипел полковник, хотя ему казалось, что он кричит. Кто-нибудь, эй! Лекаря! Даро! Что я наделал!

Он разорвал на принце рубашку и в ужасе уставился на крошечную узкую ранку. Едва-едва ниже сердца, и наверняка задето легкое! Маг бы исцелил раненого принца в два счета, но маги и лекари на другом краю лагеря, до них все равно что до самой Криды, а в распоряжении Даро не больше получаса. Может быть, меньше.

— Так не любишь… проигрывать? выдохнул принц, хватая его за плечо, стискивая с неожиданной силой. На губах его выступила кровавая пена зловещий признак! Хотел… избавиться от меня, да? Чтобы трахаться с кем… хочешь… Не считаться ни с кем…

В этот миг близости к смерти принц Даронги уже не мог и не хотел скрывать своих истинных побуждений. Ревность пылала в нем, но не банальная ревность к какому-то степному мальчишке, случайному любовнику нет! Это была ревность ко всему, что составляло жизнь Рудры и где ему, принцу Дансенну, не было места: к войне, Дикой степи, воинской славе, к победам во славу Криды.

— Война тебе дороже, чем я! хрипел он, отталкивая руки, которыми Рудра пытался зажать его рану. Самый последний дикарь в степи… дороже, чем я. Только не жди, что теперь… получишь свободу! Мы уйдем вместе!

С этими словами он ударил Рудру кинжалом, распоров ему внутреннюю сторону бедра. Немедленно хлынула кровь, и перед глазами полковника все поплыло. Им полагалось теперь, как эпическим героям сказаний, скончаться в объятиях друг друга, чтобы кровь их слилась и дыхание отлетело одновременно. Но Рудра не был эпическим героем. Пока еще не был.

— Никто никуда не уйдет, отрезал он. Перетянул себе ногу ремнем, нечеловеческим усилием вскинул Даронги на руки и понес. Они были и роста одинакового, и возраста, но Рудре не впервой было носить на руках своего принца. Даже сейчас, когда по траве за ним тянулся кровавый след.

Он не помнил, как дошел. Не помнил ничего, кроме того, как тело Даронги становилось холоднее и тяжелее в его руках, как синели его губы и закрывались глаза. Он уговаривал, приказывал, кричал. И даже завыл, как дикий зверь, когда ему показалось, что Даронги уже не дышит.

Вокруг были люди, но он едва их видел. Понадобилось трое человек, чтобы оттащить его от принца, потому что он отказывался выпустить его из рук, даже когда появился лекарь как показалось Рудре, вечность спустя. Но он занялся раненым значит, тот еще жив! С облегчением полковник потерял сознание. Ему еще показалось, что он видит лицо своего степного наложника, но что бы ему делать здесь, посреди лагеря, если он почти не выходил из палатки полковника? Рудре не пришло в голову, что в лагере поднялся такой неимоверный шум и волнение, его имя кричали так ясно и громко, что даже степняк, не понимающий почти ни слова на всеобщем, в палатке не усидел, и удержать его было некому.

Рудра был покрыт кровью с ног до головы, но все, естественно, предположили, что это кровь принца. Мертвенная бледность, обморок все могло быть отнесено за счет ужасного горя. А между тем ему грозило умереть от банальной потери крови. Наконец кто-то может быть, именно степняк заметил ременный жгут на его ноге и рану от кинжала, и полковнику оказали необходимую медицинскую помощь. Еще пара минут и было бы слишком поздно.