Птица в клетке. Повесть из цикла Эклипсис (Затмение)

— А у меня на плечах голова, а не кочан капусты. И я, слава богу, могу отличить, когда хотят меня трахнуть, а когда посмотреть, чего это в нем все нашли! Сам надумал прийти, или хозяйка подослала? глаза Таэ вновь засверкали.

Похоже, он тоже начинал злиться. Задело, значит, за живое! Сайонджи понадеялся, что партию удастся свести к ничьей. Врать он с детства плохо умел, но с такой суровой матерью, как Хазарат, поневоле научишься.

— Фэйд? Забудь про нее, кузен. Она про тебя не вспоминает, я уж постарался.

— Таких, как я, не забывают. Вырастешь поймешь.

— А таким, как Фэйд, отказывают только полные идиоты. Тоже поймешь когда-нибудь, но поздно будет.

Таэсса усмехнулся, изогнув бровь.

— Ах вот ты зачем здесь, сводничать пришел? Ну давай, поведай мне, какое неслыханное счастье стать любовником Фэйд Филавандрис.

Сайонджи посмотрел ему в глаза и ухмыльнулся в ответ:

— А зачем? Сдается мне, ты сам спишь и видишь, как бы попасть к ней в постель.

Актер расхохотался звонким серебристым смехом.

— Я? К этой черномазой дикарке? Ну и шуточки у тебя!

Но Сайонджи не дал сбить себя с толку. Он наклонился к Таэ, подмигнул и сказал, интимно понизив голос:

— Да ладно тебе. Сам, небось, дрочишь на романчики типа «Лепестки жасмина», где красавчикам заламывают руки и тащат в постель.

— Попробовал один такой, руки-то заломить! отозвался Таэ ехидно, сузив глаза, и ткнул Сайонджи пальцем в лоб.

Того жаром обдало. «Дразнит же! Дразнит, поганец! Пусть еще Фэйд спасибо скажет, что никогда с ним кофе не пила…» Потом мыслей никаких не осталось, и в сыне Хазарат и Рэнхиро порывистая натура матери взяла верх над безмятежным спокойствием отца. Он пылко прильнул к губам Таэ, и на этот раз чертов стервозный актер ему отвечал. И не сопротивлялся, когда Сайо вскинул его на руки и понес в спальню. Даже изволил ножкой отворить дверь.

Одежда полетела во все стороны. Целовались и ласкали друг друга на ощупь, позабыв зажечь свет. Кожа у Таэ была гладкая, шелковистая, руки нежные, язык горячий и быстрый. Он вскрикивал сладко и закусывал нижнюю губу, когда Сайонджи находил его чувствительные местечки.

— Другой бы тебя разорвал, ей-богу, сказал юноша хрипло, тиская его за ягодицы. Не боишься?

— Тебя нет, шепнул Таэ.

Он опрокинул Сайонджи на спину, оседлал его бедра, и им стало не до разговоров.

Потом, когда стихли стоны и скрип кровати, и высох пот, и сбившееся дыхание успокоилось, кавалер Таэлья встал, чтобы зажечь свечи. Сайонджи молча пожирал глазами его обнаженную фигуру, чувствуя, что хочет повторить. Таэ тоже окинул любовника отнюдь не целомудренным взглядом. Снова уселся на бедра Сайонджи, продолжая разглядывать его с видимым удовольствием, соблазнительно прикусил палец.

— Надо же, какой ты стал. Даже красивее, чем Рэнхиро.

— Ой, что-то сомнительный комплимент. Ты ж его не любишь.

— Ну, я его по другой причине не люблю.

— Что, не приставал? ехидно сказал Сайонджи. — Да как он мог, подлец!

— Опять ты со своими намеками! Я вообще варваров не люблю.

— Так это потому, что полуэльф. Эльфы-то варваров ого-го как любят, и Сайонджи снабдил свой комментарий похабной ухмылкой.

Он был вовсе не из тех жестоких людей, которые любят бить по больному. И если бы Таэсса действительно страдал по своему прекрасному нэйллью, Сайонджи постарался бы обходить эту тему стороной. Но ему представлялось, что неоднозначная (или, наоборот, однозначная) слабость Таэссы к дядюшке детская блажь, которую стоит выкинуть из головы как можно скорее. И ничто тут не сработает лучше дружеской насмешки.

— С занятым ртом ты нравишься мне гораздо больше, процедил Таэсса и впился в губы Сайонджи неожиданно властно.

— А что, Фэйд прямо так на папашу похожа, что ты ее заодно ненавидишь?

— Тебе когда-нибудь говорили, Сайо, что ты жутко болтлив?

Сайонджи хихикнул.

— Есть роли «ебарь-надомник» и «бухарь-собеседник», а я их совмещаю.

— Не заткнешься вышвырну, сообщил Таэсса, засовывая ему руку между ног.

— М-м-м… Зачем затыкаться, если ты так заводишься… дыхание у Сайонджи опять начало срываться, и это была последняя членораздельная фраза, которую он умудрился выговорить в ближайший час.

Хрупкий и женственный актер был весьма неплох в активной роли. Сайонджи не забыл, каким Таэ был напористым и страстным в их первую ночь в Селхире. Тогда Сайонджи подначивал, требовал все и сразу, хвалился, что давно не девственник, а потом и говорить-то не мог, только стонал и извивался, зажав ладонью рот. Ну, все как сейчас.

Когда способность болтать снова вернулась, Сайонджи сказал слабым голосом, не открывая глаз:

— Нет, все-таки трахать надо тебя, Таэ. Потому что заодно можно любоваться, пока трахаешь. А так ни хрена не видно. Только звезды в глазах.

Наградой за комплимент стало довольное мурлыканье актера. Сайонджи поцеловал его из последних сил и пробормотал:

— Можно, я у тебя останусь до утра?

— Оставайся, но встать придется рано и уйти быстро. У меня завтра тренировка, потом репетиция. Сайо! Не спать! А в купальню, варвар несчастный?