Птица в клетке. Повесть из цикла Эклипсис (Затмение)

— Ш-ш, она положила ему палец на губы. Веди себя хорошо, и с ним ничего не случится. Как это мило, что ты волнуешься о слуге, а не о себе самом. Он проснется в своей постели и решит, что выпил лишнего, но все-таки отвез тебя домой. Если ты, конечно, не расскажешь ему правду.

— Я заинтересован в огласке гораздо меньше вас, леди Филавандрис. Мне есть что терять.

— И что же ты можешь потерять из-за меня? Голову?

Она нашла его губы и впилась в них своими, не давая ему возможности ответить. Он еще сопротивлялся по инерции, но уже не пытался вырваться всерьез. Она была такая настойчивая и горячая, так сильно сжимала его запястья, так уверенно раздвигала ему ноги коленом… Он все-таки подпустил шпильку, когда ему дали возможность вздохнуть:

— Вам пошло бы родиться мужчиной. Может, тогда вы бы мне нравились больше.

— Куда уж больше-то, хохотнула она, засовывая руку ему в штаны, и щеки его обдало жаром. Что бы ни говорил язык, тело его выдавало. Он попробовал сжать колени, чтобы скрыть эрекцию, но безуспешно. Она стащила с него штаны и снова пустила в дело свой наглый и жадный рот. Будто насиловала. Если б он не знал, что в ней степная кровь, он бы догадался. Ей совершенно не мешало, что она не родилась мужчиной. Она не отдавалась она брала. Словно вбирала его в себя, впитывала, и на мгновение он забылся, после торопливых и грубых ласк оказавшись между ее бедер, вжимаясь лицом в изгиб ее плеча и шеи, дыша ею, растворяясь в ней. Отдавая себя, как тысячу раз отдавал себя зрителям на сцене. Но в этот раз он не играл.

Холод зимней ночи проник в карету, остужая их разгоряченные тела. Таэсса поежился и прижался теснее к Фэйд. Они скорчились в неудобной позе на сиденье, плохо заменяющем кровать. Карета покачивалась, двигаясь вперед. Похоже, Сайоджи перестал подслушивать и вспомнил об обязанностях возницы. Оставалось надеяться, что он отвезет его в собственный дом, а не в дом Фэйд. Ему стало окончательно холодно. Таэсса выпутался из ее рук, застегнул штаны и стал искать в темноте свой камзол. Тогда она накинула на него шубу, извлеченную откуда-то из-под сиденья. Мех был жесткий, лохматый. Похоже, волчий. Про нее говорили, что она носит только шкуры тех зверей, что убила собственноручно. Говорили, что на эту шубу пошло не меньше семи волчьих шкур.

— Где и когда? спросила она, потягиваясь. Не позже завтрашнего вечера. Можно раньше.

— И что, без угроз, без шантажа? Я вас не узнаю.

— А без этого неинтересно? по голосу было слышно, что она улыбается. Она притянула его к себе и нашла его рот своим, сколько он ни отворачивал лицо.

— Пустите! прошипел он. Вы прекрасно знаете, что вынудили меня силой! Не делайте вид, будто между нами что-то есть!

— Как-то неубедительно, мой серебряный. А еще актер Королевского театра. За что тебе только жалованье платят?

Если бы ему досталось эльфийское ночное зрение, он бы дал ей пощечину так раздражала ее уверенность. Но он боялся показаться смешным, если в темноте промахнется. Потом он понял, что карета остановилась. От королевского дворца до его дома было не так уж далеко. Таэсса попробовал освободиться от ее рук и дотянуться до дверцы.

— Пустите же! Что вам еще надо? Хорошо, приходите к черному входу, вас проведут ко мне в гримерку. Только закройте лицо, чтобы вас не узнали! И никаких степных нарядов, никаких кимдисских клинков, которые знает вся столица, слышите? Это последний раз, небом клянусь.

Он выскочил из кареты, судорожно кутаясь в шубу, и заспешил в дом, не оглядываясь. Лицо горело вопреки ночному холодку. Ему было стыдно за такую бездарную сцену. Когда-то он справлялся намного лучше. Да, когда ему было наплевать на ухажеров. Когда они не ухмылялись ему в лицо, не веря не единому слову.

Таэсса проскользнул в свои покои и бросился на кровать прямо в ботфортах и шубе. Хотелось натянуть ее на голову и спрятаться от окружающего мира, полного Фэйд Филавандрис. Потом он сообразил, что впервые в жизни принял от нее подарок, и застонал. Всемилостивейший боже, продаться даже не за горностаев, а за каких-то драных собак! Он потерся щекой о лохматый воротник и неожиданно для себя самого рассмеялся. Если уж принцесса завалила семерых матерых волков, у него точно не было шансов.

Глава 11