Птица-жар и проклятый волк

Бродит Завид у озера, гадает, как бы Умилу спровадить. Видит, богатырь Василий тут же сидит, пироги уминает. Добряк на него ворчит, что гостям ничего не останется, а тот одно твердит: я, мол, людям показываю, каковы хороши пироги, чтобы и им захотелось.

— Захочется, и чё? — сердится Добряк. — Ежели ты, несытый, всё проглотил. Ишь, брюхо из семи овчин!

Завид и подсел к Василию, просит, чтобы тот Умилу отвлёк. Дарко её не обманет и Завид не обманет, а от Василия она подвоха не ждёт.

Тот согласился. Притворился Завид, что ушёл, а сам за углом ждёт. Видит — Умила к Василию вышла, тот её подале отвёл, беседуют. Он тут в дверь шасть, все углы да лари давай обшаривать — удача, что корчма почитай пуста, не обжили ещё как след. В сундуке под лавкой он и сыскал кожаный мешочек, о каком ему Дарко сказывал, наскоро заглянул — и верно, травы.

Поспешил он тогда прочь. Видит, Умила с Василием всё толкуют в стороне, да вот она заплакала, лицо руками закрыла и в дом ушла. Кинуться бы за ней, обнять, утешить, да нельзя. Да как ещё пойдёт, скоро ли он сумеет её обнять?..

Свистнул Завид, махнул рукой Василию — идём, мол! Пошли к избе, где Василий жил, тут только Завид ему всё о себе и рассказал.

— Ныне волком оборочусь, — говорит, — так ты уж не дивись и не бойся. С царём дружина прибудет, а у нас один Тихомир и умеет с мечом управляться, да Горыня ещё, да есть мужики, что со степняками бились, только когда это было!

Слушает Василий, раскрывши рот, жалеет его, Радима ругает.

— Теперь, — говорит, — понял я, чего Умила хотела. Она ведь тебе передать велела: мол, сделаешь, как задумал, так на глаза ей больше не показывайся. Да и вовсе просила тебя в избу заманить и запереть, только я ей сказал, что это никуда не годится. Все у озера соберутся, каждый сделает, что может, а ты один в стороне отсидишься? Никуда это не годится…

Завид тут Василия выйти попросил. Сказал, как в дверь заскребётся, чтобы тот открыл. Вышел Василий, а Завид пояс развязал, рубаху да сапоги скинул, да и стоит, мешочек в руке держит.

Одолеют колдуна, а сойдёт ли проклятие? Это ведь они за царевича бьются. Если удастся, тот себе прежний облик вернёт, а Завид, может, так волком и останется.

Да ещё год бегай в этой шкуре, терпи, и Умила осердится. Нескоро простит. Ей муж надобен, а не зверь.

Да ведь и люд собирается. Может, управятся и без него?..

Скинул он всю одёжу, да травы на ладонь вытряхнул, крепко в кулаке сжал, а у самого на глазах слёзы. Он уж те слёзы волчьей лапой утёр и заскрёбся в дверь, Василий его и выпустил. В эту пору и крик раздался:

— Едут!..

Пустился волк со всех ног к озеру, Василия далеко позади оставил. Через плетни перемахивает, мигом вылетел в ворота, с холма скатился.

А у озера на берегу уж все собрались. Тут и Невзор, и Ёрш, и Дарко. Глядит Завид — даже и Горазд, искалеченный, явился, дубину сжимает. Даже Пчела свой страх одолел, хотя, видно, колени у него подламываются, всё на местных глядит испуганно. Кикиморы-то да грабы уж не прячутся, тоже в стороне не отсиживаются, встали за царевича. Водяницы из озера глядят. На лугу змей Гришка спит.

И Бажена тут же, и Марьяша с Умилой. Горячего овсяного киселя наварили и уж готовы его плескать, гостей угощать. Как увидала Умила волка, так и побледнела.

— Всё же сделал, что хотел, — говорит. — Больше ко мне и соваться не смей, ты мне такой не надобен!

Тут от конского топота земля задрожала. Едет царь в расписной золочёной колымаге, тридцать всадников при нём, все в кольчужных рубахах да с мечами. Тихомир и Горыня им путь заступили, дальше не пускают. Невзор с мужиками подошёл, тоже плечом к плечу встали.

Распахнулась узорная дверца, вышел царь Борис. Сам высокий, сухой, плечи уж начали гнуться, да ещё широки — в молодые годы с врагами рубился, и, видно, не зря о нём слава шла. Сам горбонос, брови черны, да борода уж седа. Наряд на царе просторный, золотом шитый, шапка мехом подбита.

Огляделся царь, мечи, дубины приметил и спрашивает:

— Вот, значит, как здесь гостей встречают, не хлебом-солью? И отчего ж никто не кланяется?

— Ежели к нам с добром, так и мы с добром, — отвечает ему Тихомир. — А ежели супротив нас войско собирают, так я уж не ведаю, гости это явились али кто!

— Да и я не ведаю, — говорит ему царь, — побратим ли передо мной али недруг лютый, который за моею спиной с нечистью снюхался. Нынче я сына верну, и Казимир в том поможет, а ежели кто помешать вздумает, жизни лишу, будь он хоть побратим, хоть кто.

Казимир за его спиной из колымаги выбирается. Вот вышел, руку царице подал. О чём-то уже солгал — ишь ты, сына поможет вернуть! Да как же он его вернёт, ведь не проклятие снимет?

А царицу-то, видно, горе за годы съело. Едва стоит, исхудала, краше и в гроб кладут. Брови начернила, щёки нарумянила, да оттого только мертвее кажется. Ни кровинки в лице.

— Где подменыш? — спросил Казимир. — Отвечайте, да помните: я не терплю, ежели мне лгут. И кто лжёт, непременно за то ответит!

Тут богатырь Василий смело вперёд выступил и говорит: