Из-за угла толстяк вышел совершенно довольный. Улыбнувшись, мы пожали друг другу руки и разошлись: я направился обратно по проспекту, а грузин снова стал присматриваться. Вскарабкавшись по стене, я нажал кнопку звонка, дверь открылась, на пороге стояла женщина. Я впервые ее видел, но она открыла рот и сильно фыркнула. Прожив половину жизни, я успел накопить немного денег, но никто не знал, как это случилось. Скорее всего, во время работы. Я вопросительно хватал собеседника за пуговицу, тот не знал, отводил глаза, я тут же срывался с места, искал другого. Некоторые сомневались, но я верил, сидел в кабинете у большого стола с точеными ножками, писал статьи об экономической политике. Деньги я хранил в сундуке. Прошло несколько минут.
— Сорок тыщ, — сказал я.
— Шутишь? — сказала она.
Внутренне я весь подобрался.
— Ладно, хорош дурака валять.
— Чего?..
— Проверь, говорю.
— Вот так-то!
День за окном давно кончился. Стекла окрасились черным и запотели. В кабинете зажегся свет. Пенсионер в доме напротив открыл форточку. Все было, как обычно: люди отдыхали после работы, женщины готовились ко сну, смотрели телевизор. Я приник к окуляру и подкрутил кольцо настройки: маленький лысый человек бегал по комнате, а рядом на угловом диване кто-то шевелил конечностями и вращал глазами. Это был мой новый сосед.
Страшно чистые, нетронутые стены. Полдня я бродил по пустой квартире и, наконец, рассердился: плюнул в угол, надел валенки, полушубок и вышел из дома. Сквозь дырку авоськи торчала кисть. После командировки настроение было спокойное, вспоминались разговоры с коллегами, первый снег и голая пустота. В углу над вешалкой висела желтая луна. Как во сне я прошел в большую комнату — серый цвет растворялся в желтых, красных, оранжевых лучах, со стены падали багряные листья, на полу сидел я сам и ел лапшу из миски. Увидев себя, я тяжело опустился на стул. Весь с трудом заработанный покой пропал.
— А я, вот, тут…
— Вижу!
Я с улыбкой смотрел на него. Кусочки лапши запутались у меня в бороде. Почему-то именно эти кусочки, особенно его разозлили. Он выхватил у меня из рук миску и шваркнул ее о стену. "Так, вот чего ему не хватало", — подумал я и тут же успокоился. На улице он часто слышал такое от прохожих и перестал обращать внимание. Зазвенел звонок. Я пошел открывать, но он опередил меня. На пороге стоял человек в больших очках.
— Приветствую вас, — сказал человек и снял очки.
— Вы чего это, тут? — сказал другой.
На этом дело и кончилось.
Кошки выбегают к воротам, трутся о грани столбов, о коврик у туалета, я трогаю одну — бочок совсем теплый, солнце нагрело. Жена смотрит в бинокль и видит лису. Кот встал столбиком на задние ножки и тоже смотрит.
Остальные бегают, как дурачки. Сплю без снотворного, пошел, дал. Сижу, смотрю на огонь, обдираю с себя репьи, что набрал, пока продирался сквозь заросли у реки. Много хороших людей. Даже не сволочных должностях. Вышел чистить дорожки — луна, светло и свежий снег. Все убежища бессмысленны. Выпустишь котов на улицу, только сядешь — скребутся, пусти их назад, пустишь — тут же нагадят, причем не в тазик, а на пол. Кровное оскорбление! Как мелкий снег — вроде, нет его, а к вечеру глядишь, все дорожки замело. Рано утром выпил таблетку от головной боли. Предчувствия весны, как протянутая рука с повернутой вверх ладонью. Кошки гуляли днем и наступали на наст, он секунду держался и сразу проваливался — очень смешно! Дымка, крупный снег, лед, который всего несколько часов назад таял и светился изнутри камешками гравия, как козинак. Перестало быть страшно. Показалось, что слышу шуршание, с которым снежинки рассекают неподвижный воздух. На улице, как в комнате; и всюду Бог.
Я думаю, что я действительно очень, хотя и не глубоко. Искусственно. Правда лишь в том, что все разные, и все равно все. Сладко и горько замереть в чей-то груди. Лопнет, оборвется, и полетишь. Молчание, густые соки за окном, листья папоротника, лесные озера, отражение неба синим в центр кувшинки, и течет по стеблю к самому дну. Ил. Самосохранигельная невмогота. Блокнот, ручка и мертвая зыбь. Оранжевая глубина моря.