Птицедева

– Я думала, ты сильнее, Лотта. Но я верю, ты справишься, мы ждем тебя, вспомни мои слова, они в твоей памяти, открой сознание, ты должна их вспомнить и понять. Это очень важно.

– Учись падать и держаться ни на чем! Выбраться из мира Майи можно только найдя опору в самой себе, и тогда ты обретешь почву под ногами и станешь опорой и для других. Только так – опираясь на себя, обретая Сознание, можно найти Истину и уйти от игр Майи. Вспомни это, Лотта.

Что-то в ее словах было до боли знакомо, но непонятно, откуда были эти знания, словно она призывала меня вспомнить другую жизнь, другую меня. Время подумать у меня было, много времени в психлечебнице. Долго лечили и уговаривали, что ай-ай-ай, так делать нехорошо. Врач молодой и неглупый, из тех, кто не ищет серьезных отношений, не прочь был завести их и со мной. Послала куда подальше, обиделся, но внимание отвлекало и по-своему веселило. И врачу тому спасибо. Научил смотреть на жизнь, как на сериал, сериал про чужую жизнь, не мою. Выбралась я.

Закончив вспоминать этот, еще один, период жизни, или не жизни, посмотрела в окно. «Глядящие» напряженно ждали, что я скажу на этот раз. Я нервно произнесла:

– Да, я с радостью переложила трудности бытия на Тараса и спряталась от них за его спину. Он защищал меня от меня самой и жизни. Мне этого нельзя? Да?

По тому, как за окном началось броуновское движение теней, поняла, что услышали, и крикнула им еще раз:

– Так что, мне нельзя прятаться, нельзя, скажите?

Они по-прежнему молчали. Что правда, что ложь, догадайся, мол, сама и думай дальше. Пошла выпила чаю, успокоилась и опять погрузилась в вязкое, такое темное прошлое.

Друзья не бросили, опять позвали в горы. Было нелегко, но пошла. Горы лечат, их холодное бездушие было сродни холоду внутри меня. Красивая и холодная, как кто-то сказал обо мне. Да, я такая – снег и холод, зима и откуда-то, будто опять из другой жизни, всплыло имя Морана, зима, смерть и ее слова – не надейся, я с тобой не расстанусь.

Но и лед иногда тает, когда ему надоедает быть твердым и хочется стать легким и воздушным, как пар. Опять зима, когда я поехала к тетке на север. Мы оттуда родом. Двоюродный брат пригласил в свою компанию на Новый год. Девчонки смешные и зажатые, как иллюстрации к песне: «стоят девчонки, стоят в сторонке, платочки в руках теребят», а в меня вселилась Кармен. Красная шелковая кофта вызывающе алела, черная до пола юбка так и летала вокруг ног, а я плясала, как будто это последние танцы в моей жизни. Тело, мышцы помнили ритм и движения. Я была откровенно хороша. В меня нельзя было не влюбиться. Пробыла у тетки недолго, но парнишка, хороший, симпатичный, приехал через месяц меня навестить, удрав с занятий. Отправила назад – молодой, моложе меня на несколько лет. А летом, закончив институт, он переехал в мой город, и мы стали жить вместе. Ему нравилось быть со мной.

– Ты королева, и мне приятно примкнуть к твоей свите.

Свитой он называл мою компанию, но это так, из области фантазий, так ему было приятней. Компания разношерстная, интересная: альпинисты, кэспешники (члены клуба самодеятельной песни), просто бездельники и любители поговорить. Приходили, трепались о горах, снаряжении – ледорубах и рюкзаках, вершинах непокоренных и покоренных, сложностях маршрутов, пели новые песни и много старых. Богемная обстановка, и он к ней легко приспособился. Иногда обсуждали политику, много говорилось о смысле жизни, мироустройстве. Впрочем, о мироустройстве тогда не говорил только ленивый. Треп, треп, треп- легкий, ни к чему не обязывающий.

А суть меня тогдашней хорошо передает этот стишок:

Обо мне не раз говорили,

Что с характером и что сильная.

Говорили не раз, что умная

Говорили порой, что красивая.

Говорили, что мышцы крепкие,

Говорили, что воля твёрдая,

Говорили – упорная, цепкая,

Ядовитая, дерзкая, гордая.

Говорили и в это верили,

Проверяли меня на прочность,

Меня доля смертями меряла,

Отправляя заряды мощные.

А я думала, депрессивная,

Еще глупая, несуразная,

Что обломанная ветка я

И цветы на ней все бумажные.