Птицеед

— Ну, во-первых, у меня редкая ветвь колдовства. Перламутр — привлекательный материал и любой из них хотел бы себе такого суани. Поэтому он вылечил меня. Во-вторых… прости, милая. Я не скажу. У него была причина, но я… не скажу. Не сейчас. А может, и никогда.

— Это опасное знание?

— Да. Для меня. И для вас тоже. Спас, потому что… считайте это прихотью создания Ила.

Я не принимал её ответа. Но в то же время не видел, как мне настоять на правде. Какие рычаги использовать, чтобы Оделия сказала мне то, что не желает говорить. Поэтому я поступил, как делал не раз и не два в подобных ситуациях с ней и братом, когда они хранили свои тайны — совершил шаг назад, ожидая, когда… или если… придёт нужный момент.

— Что было дальше? — Я смотрел на женщину из-под полуприкрытых век и мой тон был ровен и дружелюбен, словно мы обсуждали какие-нибудь парусные гонки, на которые даже не сделали ставок. Мелочь. Совершенно не важная в жизни.

— Я плохо помню последующие годы. Ужас от потери Рейна. Ужас от плена, ибо я не была гостем. Боль оттого, что Ил всё глубже проникает в тело, в разум. Помнила только твоего брата и это позволило мне сопротивляться дольше, чем рассчитывала даже я.

— Все восемь лет ты была в плену? В Иле? У Колыхателя Пучины?

— Я плохо помню, — снова повторила она и, видя мой нескрываемый скептицизм, горячо добавила: — Это правда! Минуты ясного сознания, часы боли, месяцы мыслей о Рейне, бесконечные вопросы. Я балансировала между сном, где была вместе с мужем; явью, где рыдала о нём и проваливалась в благословенный мрак, в котором не существовало никого из нас. Иногда меня заставляли делать то, чего я не желаю. Порой у них получалось, порой нет.

Хотел ли я знать, что с ней там творили? Нет. Не хотел. Только не в присутствии Элфи.

— Восемь лет, Оделия. — Она распознала это лезвие в моих словах. Эту острую, опасную сталь. — Никто из Фогельфедера ничего не увидел. Но… восемь, сожри меня Сытый Птах, лет. Рядом со Светозарным. В самой дальней части Ила. Я не верю в удачное стечение обстоятельств. За долгое количество лет беспрерывного пребывания в таких дебрях… Твоё тело должно быть поражено изменениями.

— Но ты их не видишь, — словно бы продолжила Оделия. — Потому что их действительно нет. Но загляни поглубже, Малыш. В мою кровь, в кости. Все в твоей семье могут так сделать. Ты ведь чувствуешь. Ощущаешь. Я — есть Ил. Мой разум трезв лишь потому, что до сих пор помню Рейна. Помню и просыпаюсь в ужасе, боясь забыть его и измениться навсегда, как эта тварь в прекрасном шёлковом плаще!

Последние слова жена моего брата произнесла с ненавистью.

Элфи вылезла из кресла, подошла близко-близко к Оделии и неожиданно, совершенно бесцеремонно, лизнула колдунью в правую щёку, проведя язычком снизу вверх, от угла челюсти до виска. Тут же страшно скривилась, словно ей подсунули горькую микстуру из детства, и сплюнула.

— Дери меня совы! — простонала девчонка, заозиравшись в поисках воды. — Как ты ещё жива⁈

Полоскать рот она стала прямо из носика большой лейки.

— Я не жива. Тело просто ещё не поняло это. Меня держит Ил. — Оделия перевела взгляд в мою сторону. — Желаешь убедиться?

Не имею привычки облизывать чужих жён. К тому же я не настолько чувствителен в этом, как Элфи, использующая язык по поводу и без повода, чтобы познавать вещи и предметы из Ила. Думаю, здесь она переплюнет любого в Айурэ.

— Ни к чему. Полностью доверяю её мнению. И прекрати ругаться, Элфи. Это недостойно ритессы.

— Прости.

— Значит, твои дни сочтены? — Совы ведают какие эмоции я сейчас испытывал. Кажется — никакие. Я порядком оглушён всем происходящим и мне потребуется время, для его оценки.

— Мой родной мир теперь высасывает из меня жизнь. Впрочем, ты знаешь, я никогда за неё не цеплялась раньше, а теперь, без Рейна, и подавно.

Странно было видеть её. Такую же как прежде, светскую ритессу в хорошей одежде, с причёской и безупречными манерами нашего света, спокойно рассуждающую о собственной болезни, которая не оставит в ней ничего человеческого.

— Ты можешь вернуться в Ил. Это спасёт тебя.

Оделия сложила пальцы в замок, распрямила, так, что хрустнули суставы.

— Мой дом здесь. Я стремилась вернуться многие годы. Не вижу причин уходить.

— Умереть лучше?

— Я уже мертва. А потерять себя не желаю. Не хочу становиться приспешником какого-нибудь жалкого себялюбивого божка новой эпохи, который даже грязи на сапоге Когтеточки не стоил.

Я мог бы сказать, что она бы сумела не только выжить там, но ещё и найти останки Рейна, прежде чем Ил безвозвратно захватит её.

Мог.

Но не стал.

Не вправе влиять на выбор разумного человека в подобной ситуации. Я слишком ценил наше общее прошлое, чтобы вот так его перечеркнуть.

— Как ты ушла?

— Ушла? Я вырвалась. Убила одного из младших слуг, завладела его руной, сорвала солнцесвет, пока остальные рыскали где-то у Гнезда, и отправилась сквозь Ил, назад. Кое-что готовится в Айурэ, Малыш. Нечто странное и опасное. Способное перетряхнуть уже сложившееся положение вещей.

И полагаю, это связано с полями солнцесветов и той гнилью, что теперь пожирает цветы.