Птицелов

— Ты не понимаешь, Ив. Он потому-то и спас, что ему всё равно. Он не любит тебя, не ревнует, ему не больно смотреть на чужое дитя от тебя…

— Что ж, тогда я предпочитаю его нелюбовь твоей любви, — сказала Ив, и этим поставила точку в их истории, которая длилась семь недель и один день, но отняла у обоих восемнадцать лет. И хорошо, если не больше. — Ты всё сказал? Тогда я больше тебя не задерживаю.

— Я не уеду, Ив.

— О, ну конечно же… Что тебе нужно?

— Я приехал за Марвином. Я весь этот путь проделал ради него.

«А не ради меня?» — спросили её глаза с улыбкой, и в вопросе не было горечи, только понимание, от которого ему хотелось кричать. В её взгляде промелькнула былая нежность, и Лукас вновь с обжигающей ясностью понял, что она всегда, всегда понимала его, и, несмотря на это, всегда любила.

— Оставь его в покое, Лукас. Оставь нас в покое, наконец.

— Я не могу. Он похитил королевского наследника, сына герцогини Пальмеронской. Мне приказано вернуть их обоих. Я не уеду, пока не поговорю с ним. Но обещаю тебе, что не стану его ни к чему принуждать.

— Ты никогда этого не делал, — с презрением сказала Ив. — Ты же Птицелов.

Она повернулась к столу и задула все свечи, кроме одной.

— Отдохни и поспи. Завтра уедешь. Я не позволю тебе оставаться под одной крышей с моим сыном. Здесь неподалёку есть охотничий домик, мой егерь проводит тебя туда. Там есть всё необходимое. Дождёшься Марвина там. Он уже поправился, но ему надо немного окрепнуть. Через несколько дней я пришлю его к тебе.

— Он знает, что я здесь?

Её улыбка стала колкой.

— А ты как думаешь?

Ив поправила приборы на столе, разгладила подвернувшийся уголок скатерти, будто прилежная служанка. Потом выпрямилась и пошла к двери. Лукас смотрел, как она уходит, и понимал, что ему нечем и незачем её останавливать. И он сказал — не ей, но через неё:

— Скажи ему… Скажи, что я всё равно поймаю его. Теперь я должен. Это единственное, в чём я ещё уверен.

Ив взяла подсвечник с огарком, стоящий на комоде, и обернулась в последний раз.

— Может быть, тебе пора наконец научиться сомневаться, — сказала она и вышла.

Дверь за ней закрылась.

Глава 11. Птицелов

Некоторое время — как потом выяснилось, восемь дней — прошло в болезненных падениях из мрака в туман и обратно во мрак.

Туман был холодным и сырым, окунувшееся в него тело бил озноб, а голоса, продиравшиеся сквозь белёсую пелену, хохотали как безумные и несли полную чушь. Марвин трясся от ужаса, а иногда от стыда, если узнавал в говоривших Гвеннет, Робина Дальвонта или Рысь. Он думал, они приходят мучить его за то, что он с ними сделал, но, кажется, они даже не знали, что он здесь.

Во мраке голосов не было, да и ничего не было, кроме самого мрака, душного, плотного, забивавшегося в рот и ноздри, залеплявшего глаза и связывавшего всё тело, так что Марвин не мог даже метаться, только падал и падал сквозь вязкую тьму, будто в болоте тонул. Это было ещё гаже, чем туман, но зато здесь по крайней мере не было голосов.

Между мраком и туманом порой случались краткие проблески ясности, когда Марвин понимал, кто он и где находится. В первый такой проблеск он подумал, что опять попал в Нордем, и твёрдо решил, что это уже в последний раз, поэтому чуть не вышиб глаз человеку, который как раз в этот момент делал ему перевязку. На этот бессмысленный порыв ушли все его силы, и следующий проблеск случился нескоро. Стоял день, Марвин открыл глаза и тут же со стоном закрыл их, ослепнув от ударившего в лицо солнца, поэтому дальше мог только слушать.

— Заражение вот-вот распространится на всё тело. Руку придётся отнять, хотя я не уверен, что и это поможет…

Голос оборвался изумлённым вскриком, когда Марвин стремительно выбросил вперёд руку — ту самую, на которую покушался этот ублюдок — и сгрёб костоправа за грудки.

— Только попробуй, — зловеще предупредил он и снова потерял сознание.

В следующий проблеск Марвин сразу же схватился одной рукой за другую, лихорадочно провёл ладонью по всей её длине, от плеча до пальцев. Облегчённо вздохнул и вдруг почувствовал запах базилика. Этот запах будил в нём какое-то смутное воспоминание, но затопившее Марвина мгновением раньше облегчение было слишком сильно, чтобы думать о чём-то другом, и он снова вздохнул и соскользнул обратно во мрак.

Потом он наконец понял, что пришёл к месстрес Ив из Мекмиллена. Воспоминание об этом было путаным и обрывочным, Марвин не помнил, что говорил ей, но знал, что она его приняла. Он попытался понять, не видел ли её между мраком и туманом, но так и не смог, и это его расстроило. Проблески ясного разума случались всё чаще, и Марвин ждал их с нетерпением, всякий раз всё настойчивее выкарабкиваясь из мрака и мглы и всё сильнее сопротивляясь, когда они звали его назад. Он хотел подольше задержаться в реальности, чтобы увидеть Ив и сказать ей, что он не принёс в Мекмиллен зла.

Недели через две он сообразил, что можно её просто позвать.