Птицы его жизни

Ага, с облегчением подумала Анетта. Она составила контракт, он проглядел его и подмахнул. Он ничего не понял. Контракт был на сумму куда более крупную, нежели та, что Анетта на него потратила. И еще там была масса всяких юридических нюансов. Такой долг он еще ох как нескоро выплатит… А следовательно, никуда не денется. А он работал как одержимый, и его работы имели успех. А она занималась своей галереей, более того, открыла еще галерею в Копенгагене и в Гамбурге. Поэтому часто бывала в разъездах, оставляя любимого без присмотра. Но это он так считал. На самом деле негласный присмотр был. Но ей ни разу не удалось хоть в чем-то его уличить. Он попросту никуда не выезжал за пределы поместья. Но однажды в каком-то журнале он обнаружил фотографии работ одного мексиканского скульптора-миниатюриста, и ему приспичило лететь в Мексику. Она отпустила его, хоть и не без опасений. Но он вернулся веселый, счастливый, с массой новых идей и глаза у него горели вовсе не от знакомства с женщиной, а от нетерпения – скорей, скорей взяться за работу, попробовать что-то новое! Он переписывался с этим мексиканцем, тот как-то приезжал в Стокгольм. А вот другой его друг, Давид Адамян, категорически не нравился Анетте. Он был крупный, шумный, яркий и, как ей казалось, дурно влиял на Мирека. Как-то она попыталась сказать об этом Миреку, но горько пожалела. Он так разозлился, что она сочла за благо больше этих разговоров не заводить. В конце концов Давид появлялся редко, а Мирек так ему радуется всегда… В прошлом году ему вдруг вздумалось ехать в Москву, на чемпионат мира по футболу. Предлагал ей ехать с ним, но этого она не смогла бы пережить. И легко отпустила его вдвоем с его мексиканским приятелем. И он вернулся в таком восторге от родного города, просто задыхался, и сказал:

– Анечка, милая, давай устроим выставку в Москве, я тебя умоляю!

– А ты понимаешь, что это не быстрое дело – выставка в Москве. Уйдет уйма времени…

– Пусть! Но я буду знать, что двигаюсь в этом направлении, и, в конце концов, для моей выставки нужно небольшое помещение. Я же не Роден…

И она взялась за дело, твердо решив поехать с ним в Москву. У нее были в России неплохие связи, и в конце концов выяснилось, что одна художница из Англии не смогла приехать, и Анетте сообщили, что если их устроит маленький зал в Доме художника и в летний период, то… Они, разумеется, согласились. Выставка имела неожиданно большой успех. Но с Миреком там что-то случилось…

– Алло, друг, как твоя жизнь протекает? – густым теплым голосом осведомился Давид. – Я читал, у тебя была выставка в Москве! И большой успех. Поздравляю!

– Давидик, дорогой, ты где? – обрадовался Мирослав.

– Я в Стокгольме, на два дня, паромом из Хельсинки, а до того был в Петербурге, впервые в жизни. Потрясен до глубины души! Жажду поделиться впечатлениями… И вообще… поделиться! Сможем увидеться?

– Ты где остановился?

– В «Редиссон Блю Роял».

– С ума сошел, что ли? Или шутишь?

– Ни то, ни другое! Вот встретимся, расскажу!

– Встретимся, конечно, о чем речь!

– Давай через два часа в отеле!

– В «Редиссоне»?

– Ну конечно! Закажем шикарный обед, выпьем и поговорим по душам. Веришь, казалось бы, много друзей и родни, а поговорить практически не с кем, кроме тебя.

– Давидик, я так рад! Мне тоже надо многое рассказать…

Мирослав без сожаления оставил работу, переоделся и отправил сообщение Анетте: «Я уехал в Стокгольм на встречу с Давидом. Вернусь, вероятно, поздно». И чуть помедлив, добавил: «Целую».

Хотел было сесть за руль, но подумал, что не сможет выпить, а так хотелось… И вызвал такси.

Давида он увидел сразу. Тот прохаживался вдоль по улице возле отеля. Высоченный, крупный, яркий! Сердце зашлось от радости.

– Давид!

– О, друг!

Они обнялись.

– Ты действительно тут остановился?

– Обижаешь! Я дешевые понты не признаю. Я, брат, наследство получил. Офигенное!

– От кого?

– От дядьки из Лос-Анджелеса.

– Ну, поздравляю, друг! И что теперь? Будешь его проматывать? – со смехом спросил Мирослав.

– Ну, кое-что, конечно, промотаю, а как иначе! – подмигнул ему Давид. – Но только немножко. А пока осмотрюсь… Ну, пошли, ты как предпочитаешь, обедать в номере или в ресторане?

– Давай лучше на набережной, погода хорошая, а я целыми днями торчу в мастерской, сам понимаешь…

– Как скажешь, друг!

Давид спросил у портье, в какой ресторан на набережной лучше пойти.

Они заказали роскошный обед, выпили виски. Давид пристально посмотрел на друга.

– Брат, что с тобой?

– А что со мной?

– Мне не нравятся твои глаза… В них появился какой-то скандинавский туман, и какие-то они тоскливые… Ты что, замучен тяжелой неволей?

Мирослав вспыхнул.

– Ты о чем, Давид?