Птицы небесные. 1-2 части

Да, такой Пасхи я себе даже представить не мог: на каждое прошение ектиний все собрание верующих громогласно отвечало «Господи, помилуй!» Херувимскую песнь пели, кажется, все, от мала до велика. Я словно попал в какую-то древнюю христианскую церковь, о которой лишь читал в Церковной истории. Благодать, казалось, плавала в воздухе вместе с ладанным дымом. Когда после Слова святителя Иоанна Златоуста началось праздничное христосование, слезы выступили на моих глазах. От возгласов «Воистину воскресе!» дрожал весь дом. Слава Богу, Святых Даров оказалось достаточно и всех удалось причастить. Несколько частиц я оставил для больных, к которым намеревался отправиться днем.

После службы все сообща накрыли длинный стол, а так как, по нашему уговору, спиртных напитков не ставили, то пасхальное угощение состояло из куличей, крашеных яиц, местного сыра сулугуни, творога, домашних салатов, приправ, чая и сладких пирожков. Женщины хлопотали над угощением всю субботу.

— Батюшка, можно мы псалмы споем? — обратились ко мне сидящие за столом.

— А что это такое? — не понял я.

— Ну, это вроде как духовные песни…

— Давайте, давайте, с Богом!

Впервые мне довелось услышать трогательное пение духовных стихов «Помоги мне, Боже, крест свой донести», «Был у Христа Младенца сад», «Гора Афон, Гора Святая», «Прости меня, святая келья». Когда мои новые друзья запели «Странника», где говорилось о человеке, ищущем Бога и отважно идущем навстречу жизненным испытаниям, из моих глаз хлынули слезы, которые я не смог удержать.

* * *

Ты куда идешь, скажи мне,
Странник, с посохом в руке?
Дивной милостью Господней
К лучшей я иду стране.

Через горы и долины,

Через степи и поля,
Через лес, через равнины,
Я иду домой, друзья.

— Батюшка, что ты плачешь? Ты и так уже монах и в уединении живешь! А мы люди грешные, это нам надо плакать! — стала утешать меня пожилая женщина, чадо владыки Зиновия.

Присутствовавшие наперебой принялись утешать меня. Эти песни почему-то взволновали меня до слез и коснулись в душе чего-то очень сокровенного и важного, что пока еще скрытно хранилось в ней недосягаемо для моего душевного взора и понимания.

Утром меня повели причащать парализованную женщину, а семидесятилетние странницы, взвалив на свои худенькие плечи двадцатилитровую канистру с керосином и такой же по весу мешок продуктов, быстрым шагом удалились в лес, напомнив мне, что я непременно должен побывать у них в гостях. Заметив мой удивленный взгляд, Василий Николаевич с гордостью сказал:

— Это наши подвижницы!

Немного отдохнув, в полдень я отправился к трем отшельникам. Тропинка пять километров тянулась вдоль небольшого ручья, приветливо журчащего в камнях, а затем взяла круто вверх. Остановившись отдышаться, я еще раз подивился тому, как здесь смогли пройти две пожилые женщины с таким тяжелым грузом. Путаясь в зарослях папоротника, я выбрался наверх, перейдя по камням звонкоголосый ручей.

Передо мной лежала широкая ровная поляна с растущими на ней старыми ореховыми деревьями. В просвете леса возвышалась исчерченная снежными полосами величественная вершина — Шапка Мономаха. Маленький домик стоял под горой, густо заросшей пихтовым лесом, уходящим в высокие голубые дали. Вид был изумительный. На мою молитву из дверей вышли две старушки-сестры и, взяв благословение, проводили меня внутрь.

— Христос воскресе! — приветствовал меня радостными возгласом с топчана грузный старик в старинной рубахе и с четками в руках, по которым он не переставая молился.

— Это наш молитвенник Виктор! — объяснили мне сестры. — Он ходить не может, извините его, батюшка!

Из рассказа их брата выяснилось, что этот глубоко верующий человек — ветеран Отечественной войны, воевал в разведке, на войне он и уверовал.

— Когда я поверил во Христа, мне уже ничего не было страшно! — улыбаясь говорил он. — Видя, как меня хранит Бог, начальство относилось ко мне с уважением, так как каждый раз из разведки я притаскивал «языка». Но, правду сказать, война есть война и приказ у нас был один — не панькаться! Пришлось всякое повидать, прости меня, Господи! А когда демобилизовался, то обнаружил, что ни дома, ни родителей нет, все погибли… Остались только сестры, так и начали вместе странствовать… — Виктор поглядел на меня теплым взглядом и как-то по-особенному, с любовью в голосе, сказал: «Очень любили мы Глинскую пустынь… От отца Серафима (Романцова) молитву получили и благословение жить на Псху в уединении. После узнали и отца Кирилла, когда побывали у матушки Ольги в Сухуми».

Во время нашей беседы сестры наперебой угощали меня кислым молоком и свежим сыром: