Птицы небесные. 1-2 части

— Кушайте, батюшка, кушайте! Виктор долго может рассказывать… Вы у нас сегодня переночуйте, чтобы нашего старца утром причастить! У него ножки больные, и он на Псху уже не может ходить, за ним сестра смотрит… Одна я в суете жизнь провожу, грешная! — поведала мне старушка, притащившая на себе только что двадцать литров керосина.

— Как же вы не надорвались, Настя?

— Ничего, мы люди привычные! — засмеялась она, прикрывая рот рукой.

Другая сестра, Мария, была молчаливее и шепотом творила Иисусову молитву. До вечера мы читали монашеское правило и каноны ко Причастию, Евангелие и Псалтирь. К ночи я почувствовал, как у меня слипаются глаза.

— Ложитесь, батюшка, вот сюда! — указала мне молчаливая сестра лежанку на русской печи.

— Зачем же на печь? Я и на полу могу переночевать!

— Нет, нет, родимый, на печи у нас почетное место! Правда, старец? — обратилась она к Виктору.

Тот молча кивнул головой, давая понять, что вопрос исчерпан. Я заснул на печи, слыша, как еще долго молятся шепотом мои пустынножители. Утром бывший разведчик и странник с большим благоговением причастился и со слезами на глазах обнял меня:

— Слава Тебе, Боже, за все! Наконец мое желание исполнилось, чтобы на Псху был священник…

Сестры согласно закивали головами:

— Да, батюшка, как он молился об этом, если бы видели! И днями и ночами только об этом у него молитва была! И вот Господь прислал вас на Псху для нас, грешных…

Мы долго прощались, все трое перекрестили меня на дорогу, насовав в рюкзак домашних угощений. Вдогонку женщины прокричали:

— Батюшка, там одна тропка вбок уходит, по ней не идите, а то к «имябожникам» попадете, пожалеете!

— Почему пожалею?

— Да уж они отчего-то монахов больно не любят…

Идя вниз по тропе я всем сердцем был погружен в тот благодатный молитвенный дух, который пребывал в их доме и, казалось, во всей окрестности. Опасная тропинка, которую я благополучно миновал, ушла влево и затерялась в густом лесу.

На Псху в доме пчеловода я обнаружил большое собрание верующих, ожидающих моего возвращения.

— Батюшка, а мы ждем вечернюю службу, чтобы с вами помолиться!

Лампады в углу пред образами сияли тихим светом, самодельные благоухающие медом свечи горели на аналое, книги были раскрыты. Осталось только присоединиться к просьбе собравшихся. После вечерни все пришедшие на службу еще немного попели духовные «псалмы». В ушах, в сердце и в душе все смешалось в одно непрестанное пасхальное песнопение. Умилило благоговейное отношение одной пожилой женщины: она пела на клиросе с большим молитвенным чувством и никогда не поворачивалась спиной ни ко мне, ни к церковным книгам, от которых с большим благоговением всегда отходила пятясь и шаркая ногами в стареньких туфлях. Пели в основном женщины. Мужчины большей частью стояли позади и в дверях. Заглянул на вечернюю службу и Валерий, поселковый милиционер. Постоял, послушал и молча вышел. Жена его пришла со своей маленькой дочкой и быстро присоединилась к верующим женщинам. Удивительно, что муж этой женщины впоследствии стал моим самым лучшим другом. Но до этого времени нужно было случиться еще очень многому.

Следующий день прошел в хождении по гостям и в праздничных поздравлениях. Долго засиделись за чаем у Шишина, старшего лесничего, где пришлось познакомиться с его сыновьями, а также родственником с хутора Санчар, парнем богатырского сложения, настороженно разглядывавшим меня. Он завел дискуссию о том, что Зарубежная Церковь лучше и правильней Московской Патриархии. Я отвечал как умел. Выяснилось, что на Псху, на удаленном хуторе, существует целая группа верующих, придерживающихся Зарубежной Церкви. Лесничий посматривал на нас, прищурив левый глаз. В конце беседы, прошедшей, впрочем, довольно мирно, зарубежник сбавил тон и добродушно подвел итог:

— Как бы там ни было, думаю, мы подружимся!

Позвал меня в гости и инженер, следящий за работой сельской электростанции, седой медлительный мужчина, пенсионер, чадо отца Саввы. Очень набожный и благоговейный, он долго расспрашивал меня об Иисусовой молитве и с увлечением рассказывал о встречах со своим духовником, немного утомив подробностями их бесед. Заодно пришлось побывать в семье печника — веселого балагура и шутника. Его жена пела на клиросе и работала секретарем в сельсовете. Нагруженный подаренными сырами и банкой кислого молока, на обратном пути я зашел в гости к пожилой женщине молитвенного вида, одетой во все черное, чаду владыки Зиновия, где с радостью оставил ей часть продуктов. Переполненный впечатлениями и сильно уставший, я вернулся под вечер в дом Василия Николаевича под мычание пришедших с пастбища коров.