Птицы небесные. 1-2 части

Один навязчивый помысел принялся досаждать мне и изводить душу. Слыша во время метелей скрип пихты над своей головой, я стал впадать в дикие опасения, что буря свалит дерево и оно рухнет на мою келью. Под завывания ветра я выбегал наружу — верхушка пихты угрожающе раскачивались, а в каждом скрипе дерева мне слышался ужасающий треск его падения. Я крестил пихту снова и снова, не чая дождаться конца зимы и остаться в живых. Насколько страхи мои были безосновательны, стало понятно из того, что именно эта пихта выстояла во время страшной осенней бури, когда валились другие деревья.

В такие затяжные периоды уныния неожиданно поддерживали мой слабеющий дух стихи, когда молиться становилось совсем невмоготу. Внимание переключалось на другое — и боль уныния немного слабела, а иногда даже забывалась. Так я постепенно начал вести стихотворный дневник своих невзгод, излагая в нем то, что хотел бы сказать на исповеди, которой, к сожалению, был лишен в уединении. Но не всегда помогали и стихи, поэтому в безысходности уединенной замкнутой жизни сердце поневоле устремлялось к Богу, находя в Нем единственную опору и утешение от всех скорбей.

* * *

Отпели заливисто птицы
Мне песнь похоронную.
Вновь позолотой зарницы
Сияют исконною.

Дух мой в борении тяжком,

Словно под ветром, шатается.
Сердце железное, гордое,
Болью объятое, плавится…

К крайне отчаянному положению в борьбе за молитву и духовную жизнь добавились внешние страхи. До февральских оттепелей мне представлялось, что в зимнем лесу я живу совершенно один, а звери не могут появиться здесь из-за глубокого снега. Радуясь погожим солнечным дням, я стал совершать небольшие прогулки к скальным обрывам, откуда можно было любоваться заснеженным Кавказским хребтом. Там, вдоль обрывов, к моему крайнему удивлению, сродни удивлению Робинзона, я обнаружил длинные цепочки следов, похожих на собачьи. Они пересекали лесные поляны в двух направлениях: одни следы уходили в верховья реки, а другие шли с верховий вниз по ущелью. Собак здесь быть не могло, и я знал, что у волчьих следов, в отличие от собачьих, два средних когтя всегда выдаются вперед. Я исследовал найденные следы, и у меня не осталось никаких сомнений в том, что это волки. Совершать прогулки по полянам стало опасно. Пришлось большей частью сидеть в келье, слушая по ночам заунывный волчий вой, несущий гибель всему живому.

Удручаемый безпрерывными скорбями и находясь в полном отчаянии от своей немощи, я вспомнил благословение отца Кирилла: «Когда будет трудно в уединении, служи литургию». Робко и неуверенно приступил я к своей первой литургии в Рождественский пост. Когда мерцающий свет свечей озарил скромные церковные сосуды, которые подарил мне батюшка как наследие Глинских пустынников, и благоухание ладана наполнило келью, слезы невольно полились из глаз. Невыразимое счастье служить литургию в горах под Рождество переполнило мое сердце. Заливаясь слезами благодарности к Богу и своему старцу, я причастился, не сознавая ни времени, ни зимнего заточения, ни самого себя. После нескольких литургий душа и сердце приобрели крепость и словно утвердились в стойкости. Брани и искушения перестали быть такими жестокими как прежде. Каждая литургическая молитва стала для меня лучом спасения, неожиданно осветившим мою отчаянную жизнь. Если бы не литургии, очень трудно было бы устоять перед тяжелым и изнурительным натиском зла. Этот первый опыт служения Божественной литургии в горах показал, что только с нею моя слабая душа осталась жива и смогла многими скорбями принести покаяние Богу и начать в Нем новую жизнь.

Благодарю Тебя, Боже мой, за то, что Ты дал мне ясно увидеть немощь мою и крайнее безсилие самому противостоять злобным ухищрениям диавола, ибо, пока мы не познали Бога, всякое наше знание и наш человеческий опыт пусты и безсмысленны перед Ним. Позволь же, Боже, приблизиться к Тебе и войти в смиренный и мудрый покой Твой, в котором ничто не начинается и ничто не заканчивается, ибо это и есть Твоя неразрушимая истина, в которой Ты стоишь неколебимо во веки веков.

«РУКИ ВВЕРХ!»