Птицы небесные. 1-2 части

Помню прекрасные летние дни, когда мы поднимались пешком по горным тропам, заросшим цветущей желтой азалией и кустами кавказского рододендрона, к прозрачным озерам Ацетуки, над которыми грозно нависали снежные лавинные выносы с вытаявшими в них ледяными пещерами. Оттуда с шипением и грохотом били струи холодной воды — истоки горных рек. Эти изумительной красоты горные озера, расположенные по склону хребта, покорили мое сердце пронзительной небесной синевой, глядящей из каждой озерной чаши, и таинственной тишиной высокогорья, где безпредельные дали, казалось, беззвучно таяли в объятиях горных просторов. Загадочные зеркала горных озер притягивали своей молчаливой глубиной, от которой по спине шел холодок восторга.

Там вновь я вспомнил о молитве, которая сопровождала мою жизнь в годы юности, но теперь ощущение счастья от созерцания земной красоты переполняло душу так же, как раньше ее переполняло страдание. Но от страданий сердце быстрее переходило к поискам молитвенной помощи и поддержки, а молитвы благодарности еще не были известны мне, и я не представлял как это делать. Созерцание гармонии окружающего мира погружало душу в любование красотой трепещущего светом и несопоставимого ни с чем горного пейзажа. Такое созерцание всецело увлекало внимание вовне, заставляя забывать о душевных проблемах, которые, тем не менее, оставались нерешенными и требующими ответов на все накопившиеся вопросы. Не понимая этого, я полностью отдался наслаждению и любованию невиданным ранее зрелищем — открывшейся мне красоты мира, и это чувственное созерцание значительно перевесило тягу к городским увлечениям и интересам, которые не шли ни в какое сравнение с истинностью и значимостью для души этого нового переживания.

До большого озера Кардывач от нашего приюта было около часа ходу, и за этот час мое мировоззрение полностью изменилось. Город, с его манящими развлечениями и суетой, остался далеко в прошлом, и даже это городское прошлое в горах стало казаться вымышленным и нереальным, а все мои привязанности к его «красотам» — просто смешными. Настоящая реальная красота горного ландшафта не шла ни в какое сравнение с городскими пустыми увлечениями и их ложными «ценностями».

Берег открывшегося озера, окруженного зарослями горных берез, уходил сразу глубоко в воду и я, не удержавшись, на ходу сбросил одежду и прыгнул в набегающие облака и дрожащее за ними в глубине слепящее горное солнце. Вода обожгла горячим очищающим холодом, и я выскочил в шоке на берег. Изломанные зимними снегами березы упрямо тянулись к небу молодой листвой. Серебро озера дробило отражающиеся в нем вершины. Чувство молодости и восторга от соприкновения с живым радостным миром чистой и безмятежной природы взволновало сердце неизведанным прежде ощущением полноты бытия… Я присел в тени невысоких берез и погрузился в размышления о том, что никогда уже не смогу уйти от этих озер и такой удивительной и прекрасной жизни.

Чистота природы и особенно открытие того, что можно так легко и реально жить в ее простоте, без всякого удобства и комфорта, — все это наглядно предстало передо мной в спокойной неторопливой жизни абхазских пастухов. Сидя в гостях у абхазов возле потрескивающего красноватыми угольками очага, со сладковатым дымком сосновых поленьев и ароматом мамалыги из котла, стоящего на огне, слушая неторопливые беседы сыроваров, я словно возвращался к чему-то давно забытому и утерянному, еще не совсем ушедшему в темные бездны памяти, к тому, что до сих пор жило очень глубоко в моей душе. Не городская жизнь, не безтолковая уличная «дружба», заводящая в житейские тупики, не шум и музыка городских улиц и бульваров, а простая, удивительно прекрасная и спокойная жизнь раскрывала мне свое ни с чем не сравнимое очарование. И в ответ на ее тихие призывы мое сердце откликалось живым и горячим откликом, оно реально оживало и возвращалось к чистоте и свежести самой лучшей юности — юности души.

Отдельно от новых горных ощущений сильно потрясли и всколыхнули все мои детские страсти изумительно изящные и совершенные существа — скаковые лошади! На вольном выпасе в лугах откармливались лучшие скакуны Северного Кавказа, породистые и тонконогие, ослепительно красивые — они буквально заворожили меня. Когда-то, в станице, у дедушки в конюшне стояло несколько лошадей, и во мне смутно жило воспоминание о большеглазых густогривых созданиях, облик которых навсегда отпечатался в душе. Встреча в горах с такими невероятно красивыми творениями, словно пришедшими на землю из другого мира, возродила в душе эту безсознательную тягу к лошадям, переданную мне от прошлых поколений. Не в силах удержать свое нетерпение, я умолил пастухов поймать для меня одного из полудиких красавцев, прося разрешения хотя бы посидеть на нем. Отзывчивый молодой пастух с готовностью поймал для меня молодого жеребца, который, фыркая, мотал головой, пытаясь освободиться от уздечки, и перебирал ногами.

— А ездить умеешь? — с усмешкой спросил пастух.