Птицы небесные

Я встал на лыжи и пошел вслед за стариком. Вскоре мы вышли на деревенскую улицу, освещенную светом, падающим из окон. Деревенька маленькая: всего-то домов десять-двенадцать. Я не увидел ее с дороги потому, что она пряталась за лесом. Впереди бежала собака, мотаясь туда-сюда и поминутно обнюхивая землю. Временами она останавливалась, рычала и шерсть ее становилась дыбом.

- Волчий дух почуяла, - пояснил старик.

Наконец собака вбежала во двор, и мы через темные, холодные сени прошли в дом. Вся изба состояла из одной большой комнаты, на пороге которой сидел самодовольный рыжий кот и вылизывал когтястую лапу. Справа от двери возвышалась огромная, занимающая треть помещения русская печь с массой удобный и полезных приспособлений: тут была и большая топка, прикрытая железной заслонкой, и вделанный в толщу печи чугунный котел с постоянно горячей водой, и ниши для сушения валенок, и обширная лежанка, где могли спать в тепле сразу пять человек. По стенам тянулись широкие лавки, посредине стоял большой скобленный стол с керосиновой лампой. В красном углу красовались хорошего письма иконы и горела лампадка. Рядом на стене была налеплена лубочная картинка: по веселой широкой дороге идут пьяненькие грешники с гармошками, бутылками, с блудницами в обнимку и в конце дороги валятся в отверстое адское пекло. Другая половинка картины изображала праведников - сухих, постного вида старцев с котомками, лезущих по узкой дорожке на высокую скалистую гору, прямо в Царство Небесное. Все в избе было просто, без всяких городских украшательств. Чего здесь на стенах было много, так это старых фотографий в рамочках под стеклом. На них красовались солдаты Германской войны с выпученными от служебного рвения глазами и целыми иконостасами крестов да медалей; потом эти же - а может и другие - молодцы уже в буденовках, с саблями и ружьями в руках, под плакатами "Смерть мировому капиталу!" Были здесь и стахановки с граблями и косами, были и счастливые новобрачные - голова к голове, и лежащие в гробах дорогие покойники, и солдаты Великой Отечественной и много еще всяких других, пожелтевших от времени, карточек. За столом делали уроки мальчик лет десяти и девочка - чуть помладше, оба со светлыми, льняными волосами и синими, как полевые васильки, глазами.

- Это мои внуки. Круглые сиротки, - сказал Матвей Иванович, - Уж такой крест возложил на меня Господь, такое дано мне послушание на старости лет - кормить их и воспитывать. Мать и отец погибли разом в автомобильной катастрофе. Так и живем втроем. Есть у нас хозяйство: корова, поросенок, несколько овец, куры, огород. Слава Богу, не голодаем. Одно плохо: электричества нет. Сгорел наш трансформатор, а на другой, говорят, денег пока нет. Ну, ничего, - зато меньше искушений. Так бы дети телевизор просили, а от него, известно, много греха в дом входит. Ну, да ладно; накрывай-ка, Машенька, на стол - ужинать будем. А ты, Вася, поди, подбрось сенца скотине.

Маша разложила на столе тарелки, ложки, нарезала хлеб. Рогатым ухватом поставила на стол чугунок с кашей и кринку молока. Со двора вернулся Вася, и дед всех пригласил к столу. Матвей Иванович прочитал "Отче наш", благословил трапезу, и мы принялись за еду. За столом хозяева хранили молчание. После еды было прочитано: "Благодарим Тя, Христе Боже наш".

Маша тщательно вытерла стол, перемыла посуду. Дедушка тем временем готовился читать вслух что-нибудь из Пролога или Алфавитного Патерика. Маша подкрутила фитиль, прибавила свету в лампе. Дед надел на нос очки, перекрестился и открыл старинную книгу в кожаном переплете с медными застежками. Все приготовились слушать. Дедушка торжественно оглядел слушателей и начал:

- Сегодня мы будем читать про святого египетского монаха-пустынника авву Даниила.

Матвей Иванович читал долго, но дети слушали его внимательно. Закрыв книгу, старик подвел итог прочитанному:

- Что невозможно человеку, возможно Богу… Ну, дети, помолитесь и ложитесь спать.

Не прошло и получаса, как дети крепко спали на лавках. Матвей Иванович прислушался.

- Что-то собака надрывается. Наверное, кто-то пришел к нам. Пойду, открою.

Накинув тулуп, он пошел к воротам. Вскоре мой хозяин вернулся с гостем - стариком с большой окладистой бородой. Старик, войдя, поздоровался со мной, но, как я заметил, на иконы не помолился.

- Это мой сосед Яков Петрович - старовер. Он наши иконы не признает.

- Не по канонам они написаны, - проворчал Яков Петрович, - Лик утучнен, перстосложение - безблагодатное: его облатынившийся грек Малакса придумал. По закону должно быть: как крестишься, так и благословляешься. Да еще иконы гладкие, потому что ковчег под запрещением еще от Никона-гонителя.

- А ты, Яков, как думаешь спастись, если не только от наших икон отворачиваешься, но и причастия не приемлешь?

- У нас свои, благодатные, старого письма иконы есть. А причастие как я могу принять, если у нас священников нету?

- А куда они девались?

- Да вымерли все со временем, а новых поставить некому было.

Матвей Иванович огладил бородку, поглядел на меня и спросил Якова Петровича: