Птицы небесные. 3-4 части

— У нас все — слава Богу, отец игумен, благословите! Из кельи отца Ефрема на Катунаках нам провели воду из цистерны. Продуктами нам помогают монахи из кельи Данилеев, — поведал он.

— А какое же у вас рукоделие? Нужно обязательно иметь свое рукоделие! — игумен дотошно вникал во все наши дела.

— Четки плетем и сдаем в лавки в Дафни (мой друг включил в это рукоделие и меня).

— Четки — это хорошо, но нужно научиться чему-то серьезному. Келиоты обычно делают ладан. Вот и вы обучитесь этому рукоделию.

— Благословите, Геронда, — ответил с поклоном иеромонах.

Затем, посмотрев на меня, мой друг сказал:

— Еще патер Симон просит благословение у вас, чтобы в лесах Лавры иногда жить и молиться в палатке.

При его словах иеромонахи, сидевшие за столом в кабинете, стали внимательно меня разглядывать.

— А почему он на Каруле не молится? — спросил настоятель монастыря.

— Отец Симон всю жизнь молился в горах, а на Каруле задыхается: легкие плохо дышат, — объяснил отец Агафодор, тщательно подбирая слова.

— Ну что же, если хочет молиться в лесу, пусть молится, это хорошо. Бог благословит! Удивительно, что еще есть такие монахи, ревнующие о молитве… Молись и обо мне, грешном, и обо всех Лаврских отцах — отец Филипп прямо обратился ко мне. — Не будь голоден к миру, будь голоден к Богу. Единственное правило монаха и основа всей его духовной жизни — искреннее покаяние. На Афоне, когда монах берет в руки четки, он в сердце берет пожизненное покаяние. Так жили и освятились все Афонские отцы, так живем и мы — в покаянии до конца жизни…

Мой друг шепотом переводил мне слова Геронды, которого я полюбил всей душой, найдя в нем облик дорогого мне старца, оставшегося в далекой России, но не оставившего моего сердца — архимандрита Кирилла.

— А теперь идите в монастырскую лавку и возьмите столько продуктов, сколько унесете. Только все не берите, нам тоже оставьте…

Иеромонахи, внимательно слушавшие слова игумена, заулыбались.

— Благословите, Геронда! — поклонились мы и, поцеловав руку игумена, отправились в монастырский магазинчик.

Выйдя из канцелярии, мы столкнулись с послушником Николаем. Он был одет в рясу и выглядел очень чинно:

— Отцы, благословите! Правильно, что вы на Панагир пришли, нужно Лавре помогать. А меня взяли в Лавру послушником и дали келью, слава Богу за все! — поделился с нами своими впечатлениями наш знакомый по Каруле. — Я теперь исповедуюсь у игумена. Он говорит, что исповедь — лучшее средство для очищения души и устранения всех препятствий в духовной жизни. Я это всей душой чувствую в его присутствии!

— А какое у тебя послушание? — спросил я.

— Присматриваю за лаврским молитвенником, отцом Евфимием. Великой жизни старец. Пойдемте, познакомлю с ним.

Мы последовали за послушником на второй этаж монашеского корпуса. В большой светлой келье лежал на койке почти высохший монах, очень худой, но глаза его светились живым светом любви. Он безостановочно передвигал пальцами руки длинные четки, укрепленные на блоке под потолком. Губы его шевелились в такт молитве.

— Отец Евфимий, слышь, отец Евфимий, русские монахи к тебе пришли! Помолись о них тоже: Симон и Агафодор!

Монах Евфимий кивнул головой, не переставая молиться.

— Ну что? Видели, как Афонские монахи Иисусову молитву читают? Старец за весь мир молится, никогда не перестает, даже ночью! А я рядышком с ним, такая от него благодать…

Взяв благословение у молитвенника, мы медленно шли, нагруженные продуктами, по лесной тропе, провожаемые мелодичным колокольным звоном. В Лавре преподобного Афанасия начиналась вечерня, а отец Евфимий молился за весь мир. Незабываемая чудесная пора знакомства с афонской жизнью…

Геронда из Катунак, из кельи старца Ефрема, симпатичный, еще не седой грек, навестил нашу каливу и осмотрел помещения. Затем вышел во дворик, глянул наверх и покачал головой:

— Крыша очень ржавая, будет сильно в дождь протекать. Нужно герметиком заклеить дыры и покрасить.

Состояние нашего жилища явно вызвало в нем жалость.

— Простите, течет, патер Иосиф, а что делать? Денег нет… — мой друг, как бы извиняясь, пожал плечами.

— А рукоделие есть? — спросил сострадательный грек.

— Четочки делаем и в Дафни сдаем…

— Приходите к нам как-нибудь, научим ладан делать и дадим все что нужно, — ответил Геронда и удалился, провожаемый нашими благодарениями.

Заглянул к нам и старец Даниил, седовласый представительный монах, знаменитый псалт[1] из верхней одноименной кельи, чье послушание состояло в перевозке грузов и строительных материалов от причала на страшную крутизну, где стояла добротная келья с разросшимся ухоженным садом. Почти каждое ранее утро под моим оконцем раздавался грохот копыт и перезвон колокольчиков его мулов, на одном из которых восседал сам старец Даниил, неизменно спокойный и доброжелательный. Когда я падал духом, мулы казались мне подобными бесам, а крики албанских погонщиков — воплями из ада, которые словно специально нарушали безмятежную тишину афонского утра. После ночной молитвы эти звуки представлялись иногда невыносимыми.

— Ну что, отцы, кушать есть что-нибудь? — с участием спросил монах.