Птицы небесные. 3-4 части

Климат здесь был значительно лучше, чем на Каруле, но глубокая осень ощущалась и здесь: холодные дожди с ветром частенько проносились по ущелью. Пришлось жечь деревянное гнилье и собирать ветки в лесу, чтобы протапливать старые, плохо греющие печи. Сквозняки на мельнице гуляли страшные. Хотя никто пока не заболел, но это начинало пугать. Особенно я боялся, чтобы снова не заболел отец Симеон. Игумен, заехавший к нам на мельницу, зябко поежился:

— Ну и сквозняки у вас! Да здесь зимой жить невозможно! Вот что: благословляю вас перебираться на келью преподобного Евфимия в километре отсюда, вверх по речке. Возьмите ключи у отца Меркурия…

К келье преподобного Евфимия мы приехали по каменистой дороге, с торчащими из-под земли крупными валунами. По обеим сторонам тянулись густые заросли лещины и каменного дуба. Келья представляла собой крепкое двухэтажное здание с опоясывающим ее полуразрушенным деревянным балконом. Самое отрадное в ней предстало нашим глазам в виде красивой старинной церкви XIX века, расположенной на втором этаже, с прекрасными русскими иконами. Комнат здесь было столько, что наше братство расселилось с большими удобствами.

Нам с отцом Симеоном достались две смежные комнаты, и теперь я мог отдельно молиться, а в случае необходимости всегда мог помочь ему. Монахи Русского монастыря помогли подвести воду из небольшой непересыхающей речушки, подправили печи и переложили каменные плиты на крыше. Радость монаха Симеона была неподдельной:

— Ну вот, теперь-то это уже кое-что, здесь можно жить и хоть чуть-чуть похоже на то, что нам обещали!

Довольный, он ходил вокруг дома и подбирал дрова, складывая их в подсобное помещение: работа на свежем воздухе очень утешала старика. Само здание со всех сторон заросло смешанным лесом, и даже с балкона повсюду виднелись одни лишь макушки деревьев. Келью настолько скрывал густой лес, что мы сами не раз сбивались с дороги, отыскивая ее. Несколько дней мы потратили на расчистку территории, пока в окнах не заблестело лазурными переливами открывшееся в конце ущелья далекое море.

В келье преподобного Евфимия я предложил перейти на ночные богослужения, начиная литургию в два часа ночи. Что нас всех удивляло, так это неукоснительное соблюдение стареньким монахом Симеоном нашего распорядка. Когда я приходил на проскомидию за два часа до начала литургии, наш молитвенник уже сидел в стасидии, молясь по четкам. На все службы он всегда приходил первым и никогда не засыпал в стасидии, неспешно перебирая четки и внимательно слушая чтение и пение на клиросе. Его монашеское устроение быстро укреплялось день ото дня, как и его здоровье.

В этой келье мне впервые открылось удивительное явление: как только я начинал проскомидию, сонливость и вялость сразу улетучивались и литургия проходила при полном отсутствии всякого представления о времени, и это было понятно: благодать настолько укрепляла душу, что она не испытывала никаких борений. Отличие было в другом: когда на седмице в это же время я брался за четки, начиналась труднейшая изматывающая борьба со сном. Стараясь бодрствовать, я выходил из кельи и немного прогуливался поблизости, чтобы освежить ум. Когда я сравнивал эти состояния молитвы по четкам и молитвы на литургии, вывод у меня напрашивался такой: молиться по четкам в ночной период гораздо труднее, чем еженощно служить литургии. Следовательно, и духовное преуспеяние закладывается именно в такой борьбе ума со всеми препятствующим молитве обстоятельствами, после чего душа устремляется к литургии с поглощающей всю ее жаждой обрести укрепление благодати, а также проверить и закрепить свою собранность в молитве. Мне постепенно стало открываться, что душа, несомненно, начала нащупывать свой путь в духовной жизни. Это вдохнуло в нее свежие силы и надежды.

Климат настолько понравился всем, кто нашел приют в Евфимиевской келье, что на послушания выходило все братство, от мала до велика. Мы разбили огород на приречной террасе, посадили мандарины, хурму, апельсины и лимоны, учитывая все садоводческие познания и советы монаха Симеона. Вдоль кельи я посадил бархатные темно-бардовые розы, украшая ими иконы иконостаса, для чего отец Агафодор купил красивые вазы.

Как только мы закончили срочные работы, зарядили долгие осенние дожди, которые всех нас загнали в кельи. Но это никого не огорчало: молитвы, богослужения и чтение книг следовали своим порядком, радуя наши сердца и далеко отгоняя уныние. Монастырь выделил нам машину дров, и в печах весело гудело пламя, согревая души и тела. В этой келье у братии пробудился вкус к настоящей молитве, потому что теперь больше сил можно было отдавать ей, а не бороться за выживание.