Птицы небесные. 3-4 части

— Дело в том, отче, что на таких машинах в Греции полиция не разрешает ездить. Придется продавать, — ответил я. — Сейчас приходится ездить в Салоники за смолой и маслом для ладана на автобусе…

— Так отдай ее нашему монастырю, она там очень пригодится! — игумен подумал и добавил. — Не печальтесь, отцы и братья, мы вам поможем пикап купить! Конечно, не новый, подержанный, но это уже кое-что. В Адлере квартиру нашу, отец Симон, я за ненадобностью продал. Часть денег верну в Лавру, а часть тебе оставлю на братство…

Отец Агафодор оживился:

— Благословите, отец архимандрит, я все устрою! У меня есть знакомые среди греков, они нам помогут машину оформить…

— А что там с батюшкой, отец Пимен? Он теперь совсем в Переделкино остался?

Меня очень волновала невозможность прямого доступа к духовнику.

— Святейший окончательно поселил старца в Переделкино. По-видимому, ему уже не вернуться в Лавру. И здоровье его ухудшается… Теперь к отцу Кириллу даже мне трудно попасть. Вот время пришло — исповедаться у старца не дают, — игумен глубоко вздохнул. — К тому же сейчас слухи об ИНН всех с толку сбили. Похоже, скоро нас всех пронумеровывать начнут! Поэтому народ и волнуется… А старец категорически против номеров!

— А что батюшка об этом говорит? — спросил я.

Все наше братство насторожилось.

— Он так это дело объясняет: сначала ИНН, потом печать, а потом и антихрист! В нашем монастыре тоже все монахи против номеров. Вот и наш друг, отец Анастасий, даже сделал доклад по этой теме, а это начальству не нравится…

— Не молчать же, когда такое начинает твориться? — заговорил молчавший до этого архимандрит, сидевший с четками на скамье. — Если батюшка против, то и мы против! Это однозначно…

Началось бурное обсуждение происходящих в России событий. Незаметно перешли на Кавказ.

— А ты знаешь, отец Симон, новость? — вспомнил архимандрит Анастасий. — Мне на Псху сообщили, когда я там последний раз был, что твоего друга, Валеру-милиционера, убили! Хороший был человек, Царство ему Небесное!

Эта новость сокрушила меня. С гибелью Валеры как будто вся жизнь для меня на Псху рухнула. Если раньше я еще оставлял для себя возможность вернуться в Абхазию (вдруг на Афоне не удастся начать монашескую жизнь), то теперь это намерение исчезло навсегда. Слишком большой потерей явилась для меня смерть моего самого лучшего друга на Кавказе.

— Как же это случилось? Кто его убил? — выдавил я из себя застрявшие в груди слова.

— Говорят, милиционера убил тот парень, чье участие в убийстве он раскрыл. Убийца пришел к нему домой с автоматом. Валера вышел на крыльцо. Он его полоснул очередью. На выстрелы выбежала жена и дочь шести лет. Жену тот застрелил сразу, а дочку только ранил, потом пошел и за селом сам застрелился…

Мы молчали, потрясенные трагедией на Псху. Чайки, жалобно крича, пролетали над нашим двориком, словно сочувствуя моему горю.

Лишь море глухо шумело внизу, волна за волной разбивая в пыль все мои надежды и ожидания.

* * *

Кротким смыслом небесного свитка
Я когда-то не смог пренебречь,
И осталась у дома калитка
Мою поступь стыдливо стеречь.

Осыпались и вяли сирени

Белой пеною, втоптанной в грязь…
Я опять становлюсь на колени,
На просторы твои заглядясь.

О, Россия! Тебя не покину!

Растревожив таких же, как я,
Покорилась ты Божию Сыну,
Кроткий дух Его слов полюбя.

Принуждают тебя на кочевье,

Чтобы нивы заглохли твои,
Ядовитое дали ученье,
Тольку душу убить не смогли!

Не о том она слышать мечтает

В чьей-то речи, где слово, как жесть.
Пусть сирень под окошком сияет,
Это значит, что Родина есть!