Птицы небесные. 3-4 части

Обговорив с послушниками Аркадием и Евгением предстоящие работы в скиту на время моего отъезда — сбор орехов и каштанов и заготовку сухофруктов на предстоящую зиму, мы улетели вертолетом в Сухуми. Монастырский водитель, набрав пассажиров и гостинцев, уехал на своей видавшей виды «Газели», спеша выбраться из Псху до начала осенних дождей.

Отец Виссарион, организовав для нас шумную хлебосольную встречу, взялся сопровождать архимандрита и меня в Ново-Афонский монастырь в сопровождении молчаливых русских генералов.

— Познакомьтесь, друг Патриарха Алексея! — торжественно представил он военным моего друга. — А это… — Абхаз хитро прищурился на меня, затем обернулся к белеющим на горизонте хребтам, вытянув в их направлении руку, и произнес: — Видите эти горы? Это все его владения, он там хозяин!

И, описав рукой полукруг, указал на меня.

Такое кавказское великодушие произвело впечатление на генералов, они заулыбались.

Отец Прохор, игумен недавно открывшегося монастыря и братии в числе десяти человек, был опытным, знающим себе цену приветливым монахом лет сорока. Когда-то он учился в Троице-Сергиевой Лавре в Академии и защитился там по теме «Преподобный Григорий Синаит и его духовные преемники». Уважительное отношение к этому прекрасному человеку скоро перешло в дружеское общение с ним и его молодым братством. Несколько удивило меня присутствие в одном из монастырских корпусов молодой худощавой женщины в подряснике с маленьким мальчиком лет пяти.

— Это наша швея, а мальчик — ее сын. Живет как монахиня. В общем, «Унесенные ветром», — усмехнувшись, объяснили мне послушники.

Перед вечерней службой женщина подошла взять благословение у отца Пимена и у меня, незаметно к нам присматриваясь. Храм монастыря был все также прекрасен в полюбившихся мне с юности росписях васнецовской школы. Медлительный звон с колокольни возвестил о начале службы. В одном из приделов монахи соорудили престол и жертвенник, и теперь в церкви зазвучали монашеские голоса. Пели они очень молитвенно и красиво. Во всем чувствовалась умелая рука игумена Прохора.

Отец Виссарион после службы позвал меня:

— Слушай, Симон, выручай! Нужно крестить семью редактора московского «Огонька»! Пока архимандрит занят гостями мы проведем этот чин вместе!

— А где мы будем крестить людей?

— Как это где? В реке конечно! — решительно сказал он.

— Там же холодно! Осень на дворе, — поежился я.

— Ерунда! Пусть терпят… Ты крести женщину, а я — ее дочь…

— Батюшка, вы старше, вы погружайте в воду женщину. А я — монах, мне лучше девочку окунать…

Мой жалобный голос не был услышан.

— Ты — монах, а я — абхаз! Понимаешь? Мне с женщинами нельзя близко общаться!

Отец Виссарион высказал это чрезвычайно воинственно. Несмотря на мои опасения, крещение супруги редактора и их дочери прошло вполне целомудренно. Вскоре поезд увез нас с отцом Пименом в Россию.

Питерское подворье удивило меня своей внушительностью: царский размах чувствовался во всех деталях интерьера. Удручало лишь одно: низкое серое небо, отсутствие зелени во дворе и торчащая за бетонным забором унылая кирпичная труба какого-то заброшенного завода. В поисках уединения для молитвы я попытался во дворе отыскать какой-нибудь укромный уголок. За стеной корпуса ходил, углубившись в себя, худой монах с острой бородкой и с четками в руках. Приметив в дальнем углу несколько больших мусорных баков, я отправился туда, но за ними молился, присев на пенек, молоденький иеромонах, который испуганно поднялся, увидев меня. Оставался еще ржавый остов микроавтобуса, но и там внутри виднелась чья-то голова.

В один из ближайших дней мы выплыли на монастырском катере из маленького порта, расположенного на берегу неоглядного свинцово-серого озера. Навстречу шла сильная волна и дул ледяной ветер. В небольшой каюте в спертом воздухе среди паломников было душно. Я поднялся, намереваясь выйти на палубу.

— Симон, ты куда? — Игумен недоумевающе посмотрел на меня, протирая обрызганные волной очки.

— Здесь душно, отче. Постою на палубе.

— Не простудись. Здесь запросто можно простуду схватить…

Хотя сильно качало и долетали водяные брызги, остаток пути я провел на палубе, вдыхая обжигающий студеный северный ветер с каплями холодной воды.

Громада острова, заросшего соснами, с возвышающейся над ними монастырской колокольней поднялась на горизонте. Вид был очень величественный. На пристани нас ожидала группа монахов, лица которых удивляли своей строгостью и серьезностью. Но в общении насельники обители оказались простыми и открытыми.

— А монахи в монастыре хорошие подобрались! Это радует, отче, — поделился я своим первым впечатлением с игуменом.

— Все ревнители Православия… — В голосе архимандрита звучала гордость за обитель и монашеское братство. — Но я думаю, тебе лучше в закрытом скиту пожить. Туда женщинам не благословляется заходить.

— А иеродиакон Херувим там живет?

— Конечно. Он теперь иеромонах и известный духовник, — улыбнулся игумен, вспоминая его. — Теперь на его окормлении и скит, и монастырь.

Вечером я отправился на исповедь к маленькому иеромонаху с большим сердцем.