— Дорогой батюшка, у нас с отцом как раз такое искушение: нужно дом приватизировать, идти в мэрию, ходить по кабинетам. А там везде люди неверующие, и в этих учреждениях мне полный конец — духовно все теряю! Как себя вести, если грубят или говорят с издевкой?
— Если находишься среди благочестивых людей, благодари Бога, а когда попадаешь в среду неверующих, молись о них Богу — и охраняющая благодать не покинет тебя. В чем состоит главное исполнение первой заповеди Божией? Когда даже ни на секунду внимание не отходит от Христа! Монах есть тот, кто не причастен миру. Поэтому укрепляй непрестанную молитву, сживайся с ней, и она приведет тебя к Любви Христовой, искренней, нелицемерной.
— Спаси вас Господь, батюшка! Теперь планирую отца забрать поближе на Кавказ, чтобы его здесь одного не оставлять. И как мне держать себя в отношении новых послушников, которых я совсем не знаю? Что вы посоветуете?
Я поцеловал руку духовника, а когда поднял голову, встретил его изучающий взгляд.
— Никогда ничего не планируй, отец Симон. Когда мы отказываемся от наших планов, Бог открывает Свой Промысл человеку. Посмотрим, посмотрим, как твоего отца устроить… Нужно хорошо помолиться. А в отношении братии своей кавказской запомни, что следует учиться любить людей больше, чем они любят нас, чтобы не остаться должниками любви…
Скрепя сердце я отправился в мэрию и подал документы на приватизацию дома. Там услышал следующее:
— Ожидайте решения. Мы вам сообщим.
— А сколько ждать?
— Имейте терпение. Видите, какая у нас гора документов? Ох уж эти священники! Занимайтесь своими делами, а нам дайте заниматься нашими…
С этим напутствием я вернулся домой.
Отец с нетерпением ждал моего рассказа.
— Сдал документы, папа. А когда их оформят, неизвестно.
— Будем ждать. Главное — начало… — Он явно повеселел.
С отцом Филадельфом мы прибыли в Сухуми. Теплый осенний ветерок серебрил медленно остывающее море. Желтизна чуть тронула зеленые тополя. Отдав хозяевам — матушке Ольге и дьякону Григорию подарки, мы увидели перед собой стол, уставленный пирожками и варениками с картошкой.
— Первым делом отведайте моего борща…
Хозяйка поставила перед каждым из нас по огромной тарелке, налитой до краев. Мой спутник умоляюще взглянул на меня.
— Матушка, это очень много для нас! Простите, мы не сможем столько съесть, — попытался я отказаться от обильного угощения.
— Отец Симон, Глинские отцы и голодать умели, и покушать: у них в тарелках ничего не оставалось, все съедали!
— Так то отцы, нам до них далеко…
— Ладно, ты, как старший, можешь не есть. А вот твой батюшка пусть все съест, для смирения!
Отец Филадельф стоически съел всю предложенную порцию.
— Что там старец говорит? Что нас ожидает? — матушка внимательно ждала мой ответ.
— Говорит, что последние времена идут. Придется очень плохо всем… Войны и гонения начнутся. Одна ненависть останется…
— Точно так и отец Виталий писал: такая война в мире начнется, что крови по колено будет. Человек человека станет искать и не найдет — всех злоба уничтожит. А вот в Абхазию антихрист-то и не успеет прийти, не до нее будет. А вы все, пустынники, здесь соберетесь…
— Ну, ты, мать, снова за свое, — прервал ее хозяин. — Може, так будэ, а може, и не так.
— Так, так! — твердо стояла на своем матушка. — А старец, отец Кирилл, возьмет свою палочку и пешочком сюда придет! Тогда ни поезда ездить ни будут, ни самолеты летать, ничего не будет… Ох, Господи!
После трапезы мы помолились у икон и прочитали Акафист Иверской иконе Матери Божией. Милая моей душе чета молилась усердно и сосредоточенно. За простенькими занавесками в окнах искрился последний отблеск вечерней зари, тепля в сердце тихую успокаивающую надежду и вселяя в него уверенность, что Бог рядом, в самой середине наших объединившихся в молитве сердец.
В Святом Духе Твоем, Господи, больше жизни, чем в плоти и крови тех, которые не знают и не имеют жизни в святой твоей любви. И лишь чистое сердце внемлет призывам Твоим, и еще — кающееся сердце, не дерзающее поднять изобилующие слезами очи свои на светлый образ Твой, Христе, в глубины его. Иногда далек я становлюсь от Тебя, Возлюбленный Спасе, дабы в смирении познал я, что дух мой омертвел более камней, скатившихся долу. Но с благодатью Твоей, Боже, Ты вновь пробуждаешь меня из усыпления миром, возвышаешь к молитве, надеваешь на руку перстень упования, а на главу возлагаешь святую десницу Божественного созерцания, дабы уразумел я, убогий, всесветлое осияние Троичности Твоей и узрел Тебя в свете блаженства Твоего, Боже Спасителю мой.
«АГЕНТ КГБ»