Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 1

– Симон, я понесу икону, а ты бери рукавички и положи их за пазуху, чтобы не потерять!

Провожаемые плачущими и вздыхающими дарителями, которые ради святой обители отрывали от сердца эти святыни, мы вышли со двора. Когда мы поздно вечером входили в Лавру, я признался духовнику:

– Отче, пока я нес варежки за пазухой, всю дорогу сердце горело огнем, словно уголь, от их великой благодати!

– Ну еще бы! – шепотом ответил он. – У меня то же самое! Это же наш удивительный святой, Серафимушка!

До утра это благодатное чувство не покидало меня, словно душа получила благословение самого преподобного…

В конце недели я позвонил в Москву иеромонаху Ксенофонту:

– Ты в Лавру приедешь? Помолимся преподобному Сергию и у старца благословения попросим на дорогу…

– Хорошо, батюшка, только к начальству не хочется идти, я его всегда опасался, простите… Но зато мне удалось разыскать брата инока Пантелеймона и его друга, кандидата математических наук. Они готовы ехать и ждут от вас указаний!

– Ладно, берем билеты в Минводы на следующую неделю и выезжаем. Встретимся завтра в Лавре!

На следующий день все вместе мы помолились у преподобного, а отец Кирилл благословил нас в исповедальной комнате, внимательно посматривая на моих спутников. В последний раз попрощавшись с батюшкой, с наместником и лаврскими отцами, я поехал на вокзал вместе с издателем, который помог мне подвезти подарки к поезду на Минводы. Он нагрузил меня новыми книгами и иконами для погранзаставы и Псху, напечатанными в типографии Лавры. Там меня ожидали Никита, брат отца Пантелеймона, и Николай, его друг.

Брат оказался веселым, добрым парнем, а математик – серьезным талантливым ученым, хотя вид этого человеком не соответствовал его математическим занятиям в Академии наук: взъерошенные волосы, курносый нос и глаза разного цвета на простодушном лице, казалось, принадлежали другому человеку, вернее, кому угодно, но только не математику.

– Меня постоянно милиция останавливает: «Давай паспорт! Когда освободился?» – и все в таком роде! – с улыбкой рассказывал он. – Однажды утром на улице погнался за мной майор милиции. Я вскочил в троллейбус, он приказал водителю остановить его, вытащил меня за руку на тротуар и спрашивает: «Чего убегаешь? Покажи документы!» Я отвечаю: «Спешу на работу в Академию наук!» Тот оторопел: «Хватит заливать, парень! Таких, как ты, я столько пересажал!» Посмотрел удостоверение, увидел, что я научный сотрудник, и опешил: «Двадцать пять лет в уголовном розыске работаю, первый раз так ошибся…».

Я ехал на Кавказ, твердо поставив себе цель умереть там в покаянии и молитве. Другого варианта я себе не искал, полагаясь на благословение отца Кирилла. Вспоминался батюшка и особенно его слова о том, чтобы жить в крайнем смирении и простоте: «Конечно, в монастыре лучше, чем в миру, особенно тем, кого Бог определил на монастырские послушания, – говорил я себе. – Но все же не так, как в пустыне, где все время можно целиком отдать молитве».

В купе я читал только что вышедшее переиздание «Афонского Патерика», который увлек меня жизнеописаниями святых мучеников и преподобных Афона. Эти жития необыкновенно трогали меня и задевали в душе что-то очень сокровенное, но я никак не мог дать себе отчета, почему так происходит. В книгу была вложена присланная мне со Святой Горы другом-иеродиаконом открытка с изображением русского монастыря святого великомученика Пантелеймона. Ее я часто вынимал и подолгу рассматривал: от цветной фотографии веяло чем-то родным и знакомым, будто это изображение имело какую-то таинственную связь с моей будущей жизнью. Мои попутчики беседовали об интересном открытии Николая: он утверждал, что ему удалось математически доказать существование Бога. Беседа увлекла их, и я мог спокойно молиться, глядя в окно на мелькающие за ним российские лесные просторы и поля в сочной весенней зелени.

Каждый город или поселок, где останавливался поезд, вызывал в сердце молитвенный отклик. Молитва текла в душе не останавливаясь, за каждое село, увиденное вдали, и за каждый разъезд и полустанок. Любой дрожащий огонек в степи, когда за окном стемнело, словно просил моих молитв, и они устремлялись ко всем неизвестным мне людям, живущим в своих домах или квартирах, обнимая их всех глубоким состраданием и горячей любовью. Радостные ожидания переполняли мое сердце. Оно ненасытно пребывало в непрестанной молитве, укореняясь в ней, и эти молитвенные движения становились все глубже и прочнее. Мы вышли в Минводах утром и взяли такси до погранзаставы. Нашу группу встретил начальник заставы. Допрашивавшие нас лейтенанты из спецчасти и стеснительный замполит пожимали нам руки, словно старым знакомым. Все они получили подарки: начальство – по большому, хорошо изданному Евангелию, замполит – Библию, солдатам мы раздали книги и иконочки. Начальник спецчасти пообещал доставить нас на последний пограничный пост под перевалом Санчар, но жизнь распорядилась иначе.