Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 1

Что-то глубоко потаенное, словно наощупь, пыталось пробудиться в моей душе. Это чувство еще не вполне проявило себя, но превосходило полнотой своей жизни все то, что я в то время чувствовал и понимал. Оно звало меня идти дальше земного счастья обычной семейной жизни, обещая нечто совершенно иное и непредставимое и полностью несопоставимое с семейным уютом и его заботами. Дух искал выхода и жаждал молитвенной свободы, для которой дом, и даже город становились препятствиями. Но так вышло, что мама, сама не зная этого, дала мне возможность окончательно укрепиться в своих духовных ориентирах. Жажда Бога все больше утверждалась в сердце, и то, что произошло теперь, словно подвело окончательный итог всем возможным вариантам уловить душу соблазнами семейной жизни.

Благословенны, Боже мой, души, отнятые Тобой у греха и спасенные от убийственной человеческой привязанности, чтобы жить в безопасной святости Твоей чистой Небесной любви. Связанный по рукам и ногам привязанностью родителей, не имея душевной самостоятельности выбрать пути Твои, Господи, я держался тогда лишь одной верой в Тебя, надеясь, что Ты Сам укажешь мне путь, которым пойду. Пока же я продолжал учиться и откладывал стипендию на будущее лето. Учеба шла своим чередом, открывая новые, не очень приятные стороны. Нам старались привить интерес к науке, к научным исследованиям, закладывали умение сделать правильные выводы и изложить их наукообразным языком. Большинство студентов, мучаясь и потея, старалось преуспеть в этом направлении и не отстать от других. У немногих из них научный поиск был в крови, и поэтому им не доставляло большого труда продолжать линию своих ученых предшественников, ставших профессорами и написавших сотни никому не нужных монографий.

Тот, кто спешит поддакивать ученым обманщикам из трусости или лести и упрямо противится и спорит с кроткой простотой Евангельской Истины, в конце концов, подобно маньякам славы и корысти, теряет свой разум, о чем свидетельствует множество биографий известных ученых и писателей. Но спешащий отвратить душу свою от обмана псевдоученой лжи и приникнуть к чистому источнику Богопознания, постигает в прямом опыте, что есть дух Божий, ясный и безпримесный, и сам становится подобным Ему, находя всецелую свободу в благодати Божественной любви.

Когда я полностью отдался учебе, во мне началась серьезная и опасная своей непредсказуемостью борьба за сохранение веры и душевной независимости. В студенческой среде я избегал тесного общения с однокурсниками, не участвовал в их компаниях и вечеринках, что вызывало недоумение у многих студентов. Иногда, особенно на лекциях по философии или экономике, я не мог удержаться от колких замечаний к некоторым объяснениям преподавателей, настолько философские или экономические выводы казались мне очевидной нелепостью. Рядом с собой все чаще я стал замечать очень одаренного юношу, впоследствии ставшего профессором филологии в Варшавском университете, которого разбирало любопытство, чем я живу и какое у меня личное мировоззрение.

«По-видимому, объективный идеализм?» – допытывался он, а мне приходилось отвечать шутками или вообще уклоняться от ответов. Он уверенно шел проторенной дорогой ученого, и наукообразная терминология была его стихией, от которой меня выворачивало наизнанку. Тем не менее, я был благодарен ему за дружескую поддержку и такт. С признательностью вспоминаю, как бережно он сохранил недополученную мной стипендию за несколько месяцев, отыскал моих родителей и привез им эту сумму.

Соблазны заблуждений, носящих обманчивое название науки, обернулись разочарованием в носителях и творцах сбивающих с толку теорий и домыслов, этих изменивших свое обличив современных колдунах и жрецах псевдорелигии – «научного прогресса», ставших, скорее, ее жертвами, чем создателями. Больше всего испытывалось мое терпение нападками и злобной иронией, звучавшей из уст запутавшихся в жизни циников, которые нутром ощущали нашу полную противоположность в душевном устроении. Когда у таких людей нет очевидных доказательств своей правоты, они прибегают к злобной иронии и ожесточенной язвительности, глумясь над чужим убеждением, невольно проявляя скрытую ненависть. Тот, кто еще не оставил своей гордости и не пришел к смирению, признав свое безсилие в устроении жизни без Бога, что еще может породить, кроме злой иронии и желчи? Господи, вот, я стою пред Тобою, гордый и несмиренный, и навеки отказываюсь от своей пустой гордости ради обретения безчисленных щедрот Твоих, которые Ты изливаешь на преданные Тебе души, вышедшие из среды творящих широкие пути, ведущие в бездны отчаяния!