Птицы поют на рассвете

Мимо Ивашкевича и Хусто, лежавших в начале цепи, проскользнули первые сани, и вторые сани, и третьи, и четвертые. В желтоватом свете фонарей вырисовывались фигуры, проступали лица тех, кто сидел в санях. Приблизились пятые сани, высокие и широкие. «Гебитскомиссар? — дрогнул Ивашкевич. — Он? Он!..» Генеральская форма. И офицеры с ним. В ногах генерала — собака. «Сани-козырь», — понял Ивашкевич. Он увидел, собака подняла голову и насторожилась. Ивашкевич перестал дышать. Вдруг залает? А сигнала нет. Открыть огонь должен Алеша Блинов, как только до него дойдут передние сани. С пулеметом укрылся он под высоким кустом в самом конце линии.

Потом сани эти шли мимо Петра и Захарыча, мимо Михася и Натана, мимо Толи Дуника, подходили к середине цепи, там лежали Кирилл, Коротыш и Тюлькин. Сани с собакой плыли дальше.

Дальше были Левенцов и Паша. Собака поводила ушами. Вот кинется. «Эх», — проглотил Паша стон нетерпения. Левенцову показалось, что тот чуточку улыбался — улыбка выражала презрение к страху. Левенцов знал, острая опасность зажигала Пашу, и он ощущал тогда подъем сил, желанную напряженность нервов.

Немцы, радостно-возбужденные, не заметили, что собака заволновалась, и продолжали путь.

Пулемет застучал настойчиво и гулко. Кирилл вздрогнул, как от чего-то внезапного, будто не он только что подал сигнал и ожидал этого. В сознание врезалось: пулеметная очередь. И пулеметная очередь прозвучала, как голос самого Алеши Блинова, словно это он, захлебываясь, во все горло грохотал: та-та-та-та-та… В то же мгновение Кирилл услышал, что из кустарника, справа, пулемету в лад густо откликнулись автоматы, это ударили Ивашкевич и Хусто, знал Кирилл. «Задним уже не повернуть обратно…» А в упор палили Петро, Захарыч и еще Михась и Натан. Автоматными очередями Толя Дуник, Левенцов и Паша отрезали дорогу передним. «Хорошо начали…»

Ярко взлетела ракета, вычерчивая в темной высоте бледно-зеленую дугу, и небо, и верхушки сосен, и снег на них залились лунным светом. Свет этот, как из бездны, выхватил осатанелых лошадей, дико бившихся в оглоблях, разрывавших постромки. Лошади вздымались на дыбы, и красный блеск на короткий миг заполнил их глаза, словно это в них ворвался огонь пулемета и автоматов. Выворачивая оглобли, опрокидывали сани и, падая на передние ноги, грузно валились на большак. Потом, подхлестываемые стрельбой, лошади судорожно брыкали в воздухе копытами, будто искали опору, чтобы уцепиться и встать. Немцы неуклюже слетали с седел, выскакивали из саней и в замешательстве бросались к сосняку по другую сторону большака. Все пришло в яростное движение, и виделось это Кириллу минуту, может быть, полторы, пока ракета стояла в воздухе. «Началось как надо», — билось сердце.

Паша выполз почти на самый большак и ожесточенно строчил через крупы убитых лошадей, за которыми укрылись и отстреливались гитлеровцы. «Сукин сын, пропадет же!..» — передернуло Кирилла. Он, оказывается, и сам выдвинулся вперед. Автомат зло стучал в его руках, и, кроме этого, Кирилл ничего уже не слышал.

С большака отвечали. Кирилл видел, как оттуда метнулись и погасли на лету крошечные огоньки. Но и погасшие, с тонким противным свистом пронеслись они чуть повыше головы. «Будь осторожен», — вспомнилось вдруг. Но как быть осторожным? Пули так и свистят вокруг, так и свистят. Отклониться на несколько сантиметров влево? Вправо? Или вовсе не отклоняться, и тогда пуля не вонзится в тебя? Кто знает, как быть осторожным?.. Длинная очередь опять обрушилась на кусты, за которыми Кирилл лежал, он даже инстинктивно обхватил голову руками и еще больше вдавился в снег.

Кирилл слышал ровный стук пулемета. «Алеша бьет…» Справа тоже усилился огонь. «Это Ивашкевич, Хусто, Петро и Захарыч. Нет ходу — ни вперед, ни назад…» Все происходило так, как задумали. Потом, когда большак начнет стихать, хлопцы выскочат из засады и расстреляют тех, кто еще останется.

Кирилл взглянул на часы, бой длился уже четыре минуты.

Только б не ушел он, гебитскомиссар. Только б не скрылся! Мысль эта подняла его, и он побежал вдоль дороги, скрытый кустарником и тьмой. Коротыш следовал за ним. Кирилл уже не испытывал слабости, все в нем напряглось, и он чувствовал, как билась в жилах кровь, стучалась в сердце, и он бежал в сторону Алеши Блинова; он видел, что при первых же выстрелах туда ринулись верховые и столпились вокруг саней с собакой. Это подсказывало, что генерал там. У самых ног Кирилла вонзались пули в снег. Никакого сомнения, стреляли в него. Лечь, лечь и переждать. Но, пригнувшись, он продолжал бежать.