Птицы (СИ)

Тушь размазалась по ее лицу — застыла потеками на щеках, как пролитые чернила. Темно-красная губная помада растеклась и превратилась в длинную уродливую улыбку, пудра кое-где стерлась. На женщине были черное бархатное платье, сетчатые чулки и крошечная шляпка с дымчатой вуалеткой, а еще боа из угольных перьев. Белые, как снег, волосы вились волнами и чуть покачивались, когда их обладательница трясла головой.

Не останавливая рыданий, женщина раз за разом выпускала изо рта струю алого дыма.

Дети переглянулись и подошли ближе.

— Мадам, с вами все в порядке? — спросил Финч.

Женщина вздрогнула и поглядела на Финча, перевела взгляд на Арабеллу. В первое мгновение она испугалась, но тут же, увидев, что это всего лишь дети, немного успокоилась.

— Что вы здесь делаете? — спросила она строго. — Здесь не место для детей.

— Мы просто шли на ярмарку и услышали, что кто-то плачет, — соврал Финч.

— Мы подумали, вдруг вам нужна помощь, — добавила Арабелла.

Лицо женщины выражало сомнение.

— Помощь? И чем же вы можете мне помочь?

Что-то вдруг будто подтолкнуло Финча, и он протянул ей пакетик с конфетками.

— Все будет хорошо, мадам, — сказал мальчик. — Не плачьте.

Женщина была потрясена его поступком. Тем не менее она взяла из пакетика лакричную пиявку и улыбнулась. Несмотря на растекшуюся тушь и слегка покрасневшие щеки, улыбка будто осветила ее лицо. Эта дама была не просто миловидной — она была очень красива. И Финч ее узнал.

— Вы — Фанни Розентодд? — спросил он.

Та кивнула и отправила в рот пиявку.

— Я — Финч. А это — Арабелла.

Мадам Розентодд по очереди протянула им руку в тонкой бархатной перчатке.

— Приятно познакомиться, дети, — жуя конфету, сказала она. — Можете называть меня Фанни.

— Вы же очень красивая, Фанни! — выпалил Финч и покраснел, а Арабелла закатила глаза. — Вы не должны огорчаться. Почему вы плачете?

— Мы можем как-нибудь вам помочь, мадам? — спросила девочка. — Что-нибудь сделать для вас?

— Вы очень добры, дети, — сказала мадам Розентодд, зажала зубами мундштук и выпустила из уголка рта струю дыма. — Но, к сожалению, вы ничем мне не поможете.

— Может, если вы расскажете… — начал было Финч, впрочем, Фанни Розентодд явно не нуждалась в дополнительных уговорах. Судя по всему, у нее на душе давно накипело, и ей срочно потребовалось выплеснуть свою горечь.

— Все хотят, чтобы я была страстной и веселой! — жалобным голосом сказала она. — Потому что хмурые заплаканные женщины никому не нужны. Всем подавай ярких, пылающих безудержным огнем бестий!

— А кто такие «бестии»? — спросил Финч.

— Женщины, которые держат мужчину за горло, впиваясь в его губы поцелуем, — машинально пояснила Фанни и продолжила жаловаться: — Я должна быть ослепительной, как проклятая лампа! Я должна светить и греть! Я должна раскалять сердца и умы! И никому нет дела до моих чувств…

— Нам есть дело, Фанни! — сказал Финч. — Возьмите еще конфету!

— С удовольствием! — мадам Розентодд отправила в рот еще одну пиявку и принялась ее трагично жевать.

— Мы вас понимаем, Фанни, — попыталась утешить ее Арабелла. — Это очень несправедливо! Расскажите, что случилось!

Финч сомневался, что это сработает, но мадам Розентодд отчаянно нуждалась в слушателе — хотя бы таком — маленьком и наивном, перед которым не стыдно приобнажить душу.

— Я так устала от этих взглядов, — сказала она. — Так устала от луча прожектора. Когда-то я просто хотела петь, но сейчас я уже не понимаю, о чем пою. Я больше не чувствую музыку, понимаете? Музыка превратилась в какое-то громыхание и шипение на фоне, а я выдаю под нее бессмысленные рифмованные строки, от которых самой тошно. Любовь, роковая страсть, томные взгляды и ревность. Я не хочу об этом больше петь.

— А о чем бы вы хотели петь?

— Я… я не знаю, — она отрешенно огляделась. — О снеге, о мечтах, о том, что меня действительно волнует.

— Но почему вы не поете об этом?

— А это, милая, никому не нужно. Всем подавай стр-р-расть, огонь, пошлость и вульгарщину, неразделенные чувства, предательства. И всё с этим циничным черным юмором, от которого хочется повеситься. Это даже хуже, чем кукольный водевиль, это… это… кабаре.

Мадам Розентодд уставилась на медленно падающие снежинки. Кажется, она впервые все это сказала вслух, будто выцарапав из себя признание. И все же было видно, что ей удалось сбросить с души тяжелый камень.

— Вам нужно обмануть их, — сказал Финч. — Всех тех, кто ждет от вас… ну, то, что ждет. Пойте о том, о чем хотите. Вы пробовали?

— Очень давно, Финч, — грустно протянула мадам Розентодд. — Еще когда только начинала. Меня встретили презрительным улюлюканьем, но когда я затянула о красотке Бонни, не дождавшейся своего лихого штурмана, все были в восторге.

— Но сейчас все по-другому, так?

— О чем это ты?

— Ну, тогда вы еще не были… — Финч припомнил: — «Самим очарованием», «восхитительным цветком» и «гвоздем программы». Сейчас вы можете делать, что захотите, и все будут вас любить.

— Но мне страшно. А если они снова начнут улюлюкать?