Птицы, звери и моя семья

Я покинул комнату и пошел за повитухой – мне было интересно, что она будет дальше делать с младенцем. За домом она застелила столик белой льняной скатертью и положила на нее ребеночка. Потом взяла гору заранее приготовленной материи, похожей на бандаж, и с помощью чуть ли не единственной трезвой и расторопной тетушки принялась туго пеленать младенца, постоянно проверяя, прижаты ли его ручки к туловищу и сведены ли ножки вместе. Медленно и методично она зафиксировала его так, что он стал похож на гвардейца, вытянутого по стойке смирно. Или на кокон, из которого торчала лишь голова. Заинтригованный этой процедурой, я спросил у повитухи, зачем она его так пеленает.

– Зачем? Зачем? – Ее седые брови полезли вверх, а подернутые катарактой зрачки свирепо на меня уставились. – Затем что, если не спеленать, у него ручки-ножки вырастут кривыми. И косточки у него мягкие, как вареное яичко. Размахается и что-нибудь себе сломает.

В Англии, я знал, младенцев так не пеленают – может, у нас крепче кости? В противном случае, рассуждал я, на Британских островах жили бы сплошные калеки. Я решил при первой же возможности обсудить этот медицинский казус с Теодором.

Выпив несколько стаканов вина за здоровье новорожденного и съев большую гроздь винограда, я оседлал Салли и потрусил домой. Вот уж повезло так повезло. Пока мы ехали через оливковую рощу в пятнистых тенях, я все удивлялся, как столь прекрасное и совершенное создание могло созреть в утробе такой старой, как мне казалось, женщины. Все равно что расколоть прошлогодний бурый колючий каштан и обнаружить в нем чудесный сверкающий трофей.

Часть вторая. Контокали

Гостеприимство на этих островах и сегодня ничем не уступает классическим временам, оставаясь святым долгом, который исполняется со всей добросовестностью.

Профессор Анстед

4. Пигмейские джунгли

Теплым весенним утром, голубым, как крыло сойки, я с нетерпением ждал Теодора. Нам предстояло взять с собой ланч и пройти пешочком две-три мили до небольшого озера, где мы так любили охотиться. Эти редкие дни, проведенные с Теодором, наши «вылазки», как мы их называли, были для меня захватывающим событием, его же они наверняка сильно утомляли, потому что с первой и до последней минуты я доставал его бесконечными вопросами.

И вот под цокот копыт и звон колокольчика подъезжал экипаж, и из него выходил Теодор, как всегда, в самом неподходящем для работы на природе одеянии: безукоризненный твидовый костюм, респектабельные, до блеска начищенные туфли и сидящая ровнехонько на голове серая фетровая шляпа. Единственными неподобающими элементами в гардеробе городского джентльмена были переброшенная через плечо полевая сумка с пробирками и склянками и маленький сачок с бутыльком на конце, притороченный к набалдашнику трости.

– А, мм. – Он подыскивал слова, с серьезным видом пожимая мне руку. – Как поживаете? Погожий денек… мм… как раз для нашей вылазки.

В это время года погожие дни стояли неделями, так что тут не было ничего удивительного, но Теодор всякий раз подчеркивал данное обстоятельство, как будто боги посылали нам такой день в виде особой привилегии. Мы быстро сложили в сумки провиант и бутылочки имбирного лимонада, приготовленные для нас матерью, и забросили их за спину вместе со снаряжением – у меня было побольше, я ведь брал то, что может пригодиться на все случаи жизни.

Я свистом подозвал Роджера, и мы втроем отправились через освещенную солнцем, прорезанную полосками теней оливковую рощу, а перед нами лежал весь остров, по-весеннему свежий, сверкающий. В эту пору роща утопала в цветах. Бледные анемоны с ярко-красной окантовкой, словно кончики лепестков окунули в вино; пирамидальные орхидеи, как будто покрытые розовой сахарной глазурью; желтые крокусы, такие упитанные, глянцевито-вощеные, что, казалось, достаточно поднести к тычинкам горящую спичку, и они займутся, как фитиль у свечи. Сначала мы топали по труднопроходимым каменистым тропам среди олив, потом около мили шли по дороге, окаймленной старыми высокими кипарисами; на них осела слоями белая дорожная пыль, и они напоминали малярные кисти, покрытые меловым раствором. Наконец мы сворачивали с дороги, чтобы перевалить через холм, у подножия которого открывалось озеро общей площадью примерно в четыре акра, с зацветшей зеленой водой и растрепанными камышами по периметру.