Птицы, звери и моя семья

– Старая? – взвизгнула графиня, делаясь пунцовой. – Вы смеете называть меня старой? Вы… вы… турок.

– Старая и толстая, – холодно сказал Деметриос-Мустафа.

– Это уже слишком, – взвыла она. – Старая… толстая… Вы уволены! Дорабатываете последний месяц. Нет, проваливайте прямо сейчас, турок-бастард!

Деметриос-Мустафа принял королевскую осанку.

– Прекрасно. Вы желаете, чтобы перед моим уходом я подал напитки и обед?

– Разумеется.

Он молча пересек комнату, достал из ведерка со льдом, стоящего за диваном, бутылку шампанского, открыл ее и разлил ее содержимое в равных пропорциях с бренди по трем бокалам. Подал нам и поднял свой.

– Тост, – торжественно объявил он, обращаясь ко мне. – Выпьем за здоровье пожилой толстой лгуньи!

Та еще дилемма. Выпить – значит согласиться с его мнением о графине, что было бы, мягко говоря, невежливо; если же отказаться, то он запросто может сделать меня калекой. Я колебался, но тут графиня, к моему удивлению, довольно захихикала, и на ее гладких пухлых щечках обозначились очаровательные ямочки.

– Не надо дразнить нашего гостя, Мустафа. Хотя, должна признаться, этим тостом ты поставил хорошую точку. – С этими словами она сделала изрядный глоток.

Деметриос-Мустафа ухмыльнулся мне, и его золотые зубы сверкнули в отблесках огня в камине.

– Пейте, kyrie, – сказал он. – Не обращайте на нас внимания. Она живет ради вкусной еды, напитков и перепалок, и мои обязанности состоят в том, чтобы ее всем этим обеспечивать.

– Глупости. – Графиня схватила меня за руку и повела к дивану, а у меня было такое чувство, будто я прилепился к пухленькому розовому облачку. – Глупости. Я много ради чего живу. И хватит уже лакать мои напитки, пьяница. Идите и разберитесь насчет еды.

Деметриос-Мустафа осушил бокал и покинул комнату, а графиня уселась на диван и одарила меня улыбкой, не выпуская моей руки.

– Вот сейчас уютно, – удовлетворенно сказала она. – Мы вдвоем. Скажите, вы всегда ходите в одежде, забрызганной грязью?

Я смутился и поспешил ей рассказать про Салли и случившийся инцидент.

– Так вы приехали на ослике. – В ее устах это прозвучало так, словно речь шла об экзотическом виде транспорта. – Как это мудро с вашей стороны. Я сама не доверяю автомобилям – шумные, неконтролируемые, ненадежные. Когда еще был жив мой муж, у нас был автомобиль, большой, желтый. Это, скажу я вам, был настоящий зверь. Мужа он слушался, а вот мне не подчинялся ни в какую. В один прекрасный день, вопреки всем моим стараниям, он самовольно дал задний ход и врезался в большой лоток с овощами и фруктами, после чего свалился с пристани в море. Когда я вышла из больницы, я сказала мужу: «Генри»… так его звали. Согласитесь, очень изящное и буржуазное имя. Так на чем я остановилась? Ах да. Я сказала ему: «Генри, этот автомобиль – злобная тварь. В нем поселился злой дух. Ты должен его продать». Что он и сделал.

Бренди с шампанским на голодный желудок вкупе с жаром от камина совсем меня разморили. Голова приятно кружилась, я кивал и улыбался, а графиня продолжала радостно щебетать.

– Мой муж был очень культурным человеком, очень даже. Он коллекционировал книги. Книги, картины, марки, пробки от пивных бутылок, все связанное с культурой привлекало его внимание. Незадолго до смерти он начал собирать бюсты Наполеона. Вы бы удивились, узнав, сколько было понаделано бюстиков этого ужасного плюгавого корсиканца. Мой муж успел собрать пятьсот восемьдесят два. «Генри, – сказала я ему. – Генри, это надо прекратить. Или ты перестаешь собирать бюсты Наполеона, или я тебя бросаю и уезжаю на остров Святой Елены». Я, конечно, пошутила, но знаете, что он мне на это ответил? Он сказал, что подумывает о том, чтобы провести каникулы на острове Святой Елены… со всеми своими бюстами. Боже, какая целеустремленность! Откуда что берется? Нет, я не против культурных увлечений, но ведь это уже помешательство.

В комнату вошел Деметриос-Мустафа, снова наполнил наши бокалы, объявил, что обед будет подан через пять минут, и покинул нас.

– Он был, что называется, заядлым коллекционером, – продолжила графиня. – Когда я замечала этот фанатичный огонек в глазах, меня охватывала дрожь. Как-то на ярмарке он увидел уборочный комбайн, и глаз у него сразу загорелся, но тут уж я топнула ногой. «Генри, – говорю, – нам в доме только не хватало десятков уборочных комбайнов. Ты не можешь коллекционировать что-то разумное? Например, ювелирку или меха?» Грубовато, наверно, да, дорогой, но что мне оставалось? Стоило мне на минуту расслабиться, и весь наш дом был бы заставлен уборочной техникой!

В комнату снова вошел Деметриос-Мустафа и объявил:

– Обед подан!