Птицы, звери и моя семья

Продолжая щебетать, графиня повела меня за руку из комнаты по выложенному кафелем коридору, потом вниз по скрипучей деревянной лестнице и привела в громадную кухню в подвале. Рядом с ней наша достаточно большая кухня показалась бы карликовой. Пол был вымощен каменной плиткой, а вдоль одной стены выстроилась целая батарея пылающих, пламенеющих угольных печей, на которых что-то булькало в горшках. По стенам были расставлены всевозможные медные кастрюли, чайники, тарелки, кофейники, огромные сервировочные блюда и супницы. Все это переливалось в розовато-красных отблесках огня, как такие жуки-скакуны. Посередине кухни стоял обеденный стол поперечником в дюжину футов из красивого полированного лесного ореха, накрытый на две персоны. Белоснежные салфетки, сверкающие приборы. В центре стола возвышались два громадных серебряных подсвечника, и в каждом горело полчище свечей. Соединение рабочей кухни с царской обеденной залой производило довольно необычный эффект. Здесь было очень жарко, а запахи стояли такие восхитительные, что они практически перебивали ароматы, исходившие от графини.

– Надеюсь, вас не смущает, что мы будем есть на кухне, – прозвучало так, будто это самое неподобающее место для приема пищи.

Я ответил, что кухня – это очень здравое решение, особенно зимой, когда хочется согреться.

– Вот именно, – согласилась графиня, садясь на стул, который для нее выдвинул Деметриос-Мустафа. – А если бы мы устроились наверху, этот старый турок ныл бы, что ему далеко ходить.

– Я жалуюсь не на расстояние, а на тяжелые блюда, – сказал он, разливая по бокалам светлое зеленовато-золотистое вино. – Если бы вы столько не ели, не было бы проблемы.

– О, хватит уже ныть, лучше занимайтесь своим делом, – подосадовала графиня и аккуратно закрепила салфетку чуть пониже подбородка с ямочкой.

Накачанный шампанским и бренди, я совсем захмелел и умирал от голода. Я с тревогой посматривал на многочисленные столовые приборы справа и слева, не очень-то понимая, за какие браться. Я помнил материнскую заповедь, что начинать надо с дальних и постепенно продвигаться к ближним, но их было так много, что я занервничал. Я решил копировать действия графини. Как вскоре выяснилось, это было неосмотрительное решение, так как она пользовалась ножами, вилками и ложками без всякой системы, и я так запутался, что уже хватал все без разбору.

Первым блюдом, перед нами поставленным Деметриосом-Мустафой, был прекрасный прозрачный бульон в блестках золотого жира и с крутонами размером с мизинец, которые плавали по поверхности, как хрустящие плотики в море. Бульон был само объедение, и графиня съела две порции, а хруст стоял такой, словно это не крутоны на зубах, а сухая листва хрустит под ногами. Деметриос-Мустафа подлил в бокалы белого вина с привкусом мускуса и поставил перед нами блюдо с мелкими рыбешками, поджаренными до коричневато-золотистого оттенка. А в придачу к нему желто-зеленые ломтики лимона и соусник, доверху наполненный неизвестным мне соусом. Графиня набрала полную тарелку, сверху обрушила водопад соуса и щедро выдавила лимон на рыбу, на стол и на себя. Она вся светилась, лицо еще больше порозовело, а на лбу выступили капельки пота. Отменный аппетит, похоже, никак не отразился на ее разговорчивости, рот у нее по-прежнему не закрывался.

– Вам нравятся эти рыбки? Божественные! Как жаль, что они умерли такими юными, но что поделаешь. Зато какое удовольствие отправлять их в рот одну за другой, не думая о костях. Так легко на сердце! Знаете, Генри, мой муж, однажды начал коллекционировать скелеты. Боже мой, наш дом всем своим видом и запахами напоминал морг. «Генри, – сказала я ему. – Ты должен это прекратить. У тебя развивается нездоровый интерес к смерти. Тебе надо сходить к психиатру».

Деметриос-Мустафа забрал пустые тарелки, налил нам вина, кроваво-красного, как сердце дракона, а затем поставил перед нами блюдо, на котором лежали бекасы со свернутыми шеями, их длинные клювы, казалось, готовы были насквозь проткнуть собственные тела, а пустые глазницы глядели на нас осуждающе. Каждой жирной, хорошо поджаренной птичке достался свой квадратный тостик. Бекасы были обложены тонкими облатками жареного картофеля, словно нападали осенние листья, зеленовато-белыми свечками спаржи и зеленым горошком.

– Я просто не понимаю вегетарианцев. – Графиня изо всех сил заколотила вилкой по голове бекаса в надежде раздробить череп и добраться до мозга. – Однажды Генри подался в вегетарианцы, представляете? Я, конечно, не выдержала. «Генри, – говорю, – прекрати. В нашей кладовке запасов еды хватит на целую армию, не могу же я все это умять в одиночку». Знаете, дорогой, я только что заказала два десятка зайцев. «Генри, – говорю, – давай кончай с этой глупой фантазией».

Я про себя отметил, что покойному Генри не позавидуешь, пусть даже с таким мужем было и непросто.