Изменение чувства стыда как проявление фазы развития продолжается и в школьном возрасте: дети неохотно обнажаются и возвращаются к мастурбации. Они больше не играют с фекалиями, как это иногда делают малыши. Школьники устанавливают четкие границы в том, что касается чувства стыда. Если же они их нарушают, то за этим стоит молодежно-культурная провокация, целью которой является проверка правил, ритуалов или договоренностей на прочность — а может, и крик о помощи.
За неделю до начала больших каникул я прихожу в четвертый класс начальной школы. Дети мне знакомы, так как я уже дважды бывал у них по просьбе классной руководительницы. Она сетовала на то, что ученики ее «постоянно задирают». Когда я вхожу в школу, мне навстречу выходит Фредерик, один из предводителей класса и нарушителей спокойствия. Он сияет:
— Мы сделали это!
— Отлично, оценки уже знаете?
Фредерик смотрит удивленно.
— А при чем тут аттестация?
— Ну, все-таки учебный год подходит к концу. Я думаю, тебе известно, что будет дальше.
Он мотает головой.
— Что за ерунда! Мы сделали это сегодня!
И смотрит на меня так, будто до меня доходит как до жирафа.
— Вы все еще не понимаете?
Я пожимаю плечами.
— Сегодня она с ревом убежала!
По его лицу расползается довольная улыбка.
— Кто убежал?
Фредерик глубоко выдыхает и сообщает мне со смесью жалости и понимания в голосе:
— Ну кто-кто, фрау Кальтхофф.
Это классный руководитель Фредерика.
— Что случилось?
С минуту он медлит.
— Ну, я поднялся из-за парты, встал в угол и помочился.
— Какое свинство с твоей стороны! — я едва сдерживаю эмоции.
— Так-то оно так, — отвечает мне Фредерик. — Ну а что тут можно было сделать?
Он вопросительно смотрит на меня.
— Правда, что тут можно было сделать?
— Уж точно не мочиться в угол!
— Поделом ей. Она всегда была слишком мягкотелой, так что так ей и надо!
Он качает головой.
— Никогда не было понятно, злится она на меня или на класс или нет. Правда! Никто не понимал!
— А тебе что, хотелось узнать, как далеко можно зайти?
Фредерик нахмурился.
— И?
— Мне пришлось долго стараться, прежде чем удалось это выяснить! — Он на секунду задумывается, а потом говорит с ноткой житейской мудрости в голосе: — Четыре года, представляете? Четыре года!
Совсем по-другому обстоят дела у Морица, которому шесть с половиной лет. Он посещает группу продленного дня. Закончив основные занятия, он быстро приветствует своего воспитателя Яна и, выйдя на свежий воздух, «ставит свои пахучие метки» (как Ян это называет): «Он присаживается и какает. И даже не отрицает этого. Разговоры о том, что это недопустимо, ни к чему не приводят. Когда ему однажды не разрешили выйти на улицу, он сделал это в общей комнате, в другой раз — в туалете, прямо рядом с унитазом».
Отсутствие чувства стыда, из-за которого Мориц сам себя позорит и вызывает ощущение обескураженности у окружающих, — это отчаянный призыв обратить на себя внимание, крик о помощи и потребность в поддержке. У Морица очень сложная семейная ситуация. У родителей весьма противоречивые стили воспитания: мать сильно контролирует сына, путает воспитание с — порой физической — отладкой программы; отец практикует метод кнута и пряника: то душит своей любовью и вниманием, не знающим границ, то прибегает к физическому и вербальному насилию, обрушивающемуся на Морица из ниоткуда и обычно по недоступным для понимания причинам. Родители начинают ссориться, ругаться. Тут же идут разговоры о том, чтобы расстаться, разъехаться. Они обвиняют друг друга в том, что их сын ведет себя плохо. «Если ты не исправишься, — рявкнула как-то ребенку мама, — то папа уйдет и я тоже! И посмотрим тогда, что с тобой будет!»
С этого момента Мориц чувствует себя виноватым, ему кажется, что это он стал причиной, по которой в итоге все же расстались родители. Он ведет себя — в прямом смысле этого слова — «как дерьмо», чтобы привлечь внимание окружающих. Ему неведом стыд, ему все равно, когда он ставит свою «пахучую метку», потому что только так он может указать на перенесенные унижения.